1000 не одна ложь

— Не ходи туда. Это запретная зона для нас. Даже задний двор. Нам запрещено туда выходить. Играй с Джамалем у самого дома. И никогда туда не ходи. За это могут и наказать.

— А что там?

— Не знаю. Но туда лучше не ходить, и все. Так водится еще с того времени, как я сама была ребенком.

Неприятностей мне не хотелось. Я устала от постоянного напряжения и страха, но здесь, вместе с Джамалем, я была почти счастлива. Иногда я представляла себе, что он мой сын и что они играют вместе с Бусей, а Аднан их обоих берет на руки и прижимает к себе.

Он часто наведывался к нему до своего отъезда. Почти каждый день. Первые дни мальчик его боялся и жался ко мне, обнимал за шею и прятал мордашку у меня на груди.

— Это твой папа, Джамаль. Он пришел к тебе, и он тебя любит.

— Ннееет, — и впивается в меня еще сильнее.

Аднан хмурится, но не кричит и не злится. Насильно не отбирает, как делала Зарема. Один раз только сказал:

— Похоже, нам нравятся одинаковые женщины, сын. А свою женщину никому не хочется отдавать.

Постепенно малыш привыкал к нему, смотрел с интересом, когда Аднан доставал из пакетов игрушки и ставил перед ним. Но на руки не шел и сближаться не торопился. И мне иногда казалось, что Аднану это причиняет боль. Хотя он ни разу не показал раздражения или злости на ребенка. Наоборот — выражение его лица всегда менялось, когда он смотрел на мальчика. Зеленые глаза меняли свой цвет и становились светлыми, как весенняя листва на солнце. Чувственные губы растягивались в нежной улыбке, и у меня все щемило внутри от нее. На глаза наворачивались слезы… А ведь твоя дочь, Аднан, так и не познала твоей любви и нежности. Я была уверена, что он бы ее любил. Знала и все… Но моей малышке не суждено познать его отцовские чувства, для него она навсегда останется чужой. Если не случится чуда… Я молилась об этом чуде каждую ночь.

* * *

— Мяць. Мяциииииик, — закричал Джамаль, когда я сильно бросила мяч, и тот перелетел через сетку на заднем дворе и покатился к зданию с зарешеченными окнами.

Джамаль побежал за мячиком, споткнулся и упал. Громко заплакал, и я бросилась к нему, подняла на руки.

— Где болит? Где болит у моего маленького мальчика?

Он показал мне содранную ладошку, и я прижалась к ней губами.

— От поцелуя все проходит. От поцелуев ничего никогда больше не болит, потому что они лечебные.

Он подставил мне другую ладошку, и я ее тоже поцеловала. Улыбнулся сквозь слезы, и зеленые глазенки засияли, подставил мне щечку, лобик, губки, сложив их бантиком.

— Ах ты ж хитрец. Все болит? Да?

Закивал быстро-быстро и обхватил мое лицо ручками, приблизил свое к моему и потерся щекой о мою щеку. Я обняла его и прижала к себе, и в этот момент заметила чью-то тень. Резко подняла голову и увидела Аднана. Вздрогнула и сердце тут же застучало прямо в горле, а мне показалось, что я с огромной высоты лечу в пропасть.

— Мужчины никогда не плачут, Джамаль. Но если это был способ вырвать поцелуи, то все методы хороши.

И рассмеялся. Мальчик обернулся к нему и тут же прижался ко мне еще сильнее. А у меня дух захватило от дикой красоты его отца. Каждый раз это случалось — оцепенение при виде его светлых глаз, очень темной кожи и правильных черт лица. Особенно этот контраст было видно, когда он в белом. Я опустила Джамаля на песок, но он обхватил руками мои ноги и поглядывал на Аднана снизу вверх.

— Смотри, что я привез тебе, сын, — достал из пакета игрушечный меч и повертел на солнце, а потом протянул мальчику. Джамаль тут же оторвался от меня и, подбежав к отцу, схватил оружие. Аднан раскатисто захохотал.

— Мооооой. Мой сын. Оружие и женщины, да, Джамаль ибн Аднан ибн Кадир?

Малыш забавно махал игрушкой, делая какие-то смешные выпады вперед, словно убивая невидимого врага. А Аднан подошел ко мне и протянул маленькую бархатную коробочку.

— Я давно не дарил тебе подарков.

Я коробочку не взяла, а он нахмурился и поднял мое лицо за подбородок.

— Бери. Я хочу, чтоб ты это надела.

— Зачем? Ни один подарок не заменит мне свободы. Ни один не заменит улыбки и смеха моей дочери, с которой ты меня разлучил.

— А ты хотела, чтоб я забрал ее сюда? Или в Долину смерти? В каком месте твоей дочери понравилось бы больше? — приблизил ко мне лицо и впился в меня глазами, сверкающими от гнева, схватив за руку чуть выше локтя. — Ты только попроси, и я привезу ее куда скажешь.

— Отпусти меня к ней. Я все равно не нужна тебе. Или ты все еще жаждешь мести и моей боли?

— Я много чего жажду, Альшита. И я никогда… ЗАПОМНИ — НИКОГДА… тебя не отпущу. Захочешь — я привезу твою дочь сюда, но ты никуда не поедешь. Ты — принадлежишь мне.

— Да… я помню. Твоя вещь.

— Верно. Моя вещь.

— Уходииии.

Мы опустили головы, и я увидела, как малыш бьет и колет ногу Аднана мечом. Очень злобно, нахмурив точно так же брови и пытаясь столкнуть отца с места.

— Ты что, Джамаль, — вскрикнула я, испугавшись, что Аднан разозлится. — Нельзя так делать. Отдай меч.

Но Аднан опустился перед ним на корточки и переложил меч в маленькой ладошке совсем по-другому.

— Правильно сын. Женщин надо защищать. Только меч держи правильно. Вот так.