1000 не одна ложь

— Какого врача вызвали? А, Фатима, кого ты вызвала спасать своего любимого мужа?

Она вздернула подбородок, всем своим видом показывая, что говорить со мной не собирается.

— Госпожа, там… там какая-то старая оборванка под воротами, говорит, что ее здесь ждут, и требует, чтоб ее впустили. Джабира ее звать.

Фатима вскинулась вся, побледнела, даже руки на груди дернулись.

— В шею гони, собак на нее спусти. Чтоб за порог не переступала.

Я прошел быстрым шагом вперед и схватил слугу за шкирку, приподнимая над полом.

— Сюда веди.

Тот оглянулся на Фатиму, но я силой его тряхнул.

— Сюда веди, я сказал. Немедленно.

— Это неслыханная дерзость и наглость. Джабира. Старая ведьма-убийца. Как ты смеешь впускать ее в наш дом?

Я обернулся к первой жене своего отца, с трудом сдерживая желание переломать ее дряблую шею.

— Так же, как ты посмела отпустить предателя и поселить в моих покоях. Но мы обсудим это позже.

Когда Джабира вошла в покои моего отца, все тут же расступились, рассыпались в разные стороны, как от прокаженной, пропуская ее вперед. Она едва заметно усмехнулась уголком тонкого рта, увидев суеверный ужас на их лицах и в их глазах.

Едва ведьма поравнялась со мной и встретилась взглядом, тут же предупредила мой вопрос:

— Вылетела час назад. Все в порядке. — сердце пропустило один удар, и вся кровь отхлынула куда-то вниз, замораживая все тело уже привычным болезненным холодом, так, словно я это расстояние ощутил каждым нервом в своем теле. — А теперь пусть все уйдут. Оставьте меня с ним наедине, и пусть никто не мешает. Я скажу, когда можно будет войти.

* * *

Ожидание длилось долго, и мне казалось, я стер подошву своей обуви вместе с коврами в коридоре, пока двери не распахнулись, и я не увидел Джабиру на пороге и не бросился ей навстречу, в надежде услышать хорошие новости, но она эту надежду убила одним только взглядом.

— Он умирает. Ему остались считаные часы, а то и минуты. Я привела его в чувство и облегчила его мучительную боль. Он хочет видеть тебя. — и обвела взглядом стоящих позади женщин. — Позже он попрощается с остальными. Пусть все соберутся, как можно быстрее. Он просил прийти всех его сыновей.

— Неужели ничего нельзя сделать? — я сдавил ее морщинистые руки, а она отрицательно покачала головой.

— Смерть уже здесь, и она держит его душу своими руками. Я лишь смогла вырвать у нее недолгую отсрочку. Я за этим и приехала… ты должен знать… должен услышать, что он скажет. Поторопись.

Прощания бывают разными, но самое мучительное прощание — это когда отпускаешь близкого человека туда, откуда не возвращаются. Отпускаешь, понимая, что уже никогда не увидишь, не услышишь и не ощутишь присутствие рядом. Я никогда раньше не думал, что уход отца причинит мне такие страдания, с которыми сравнится лишь смерть моей матери.

Как же немощно выглядел этот великий человек, этот сильнейший правитель, перед которым дрожала каждая былинка от ужаса. Отец приоткрыл глаза и тянул ко мне руку, которую я легонько сжал обеими руками, опустившись на колени у его постели.

— Жив, мой сын. Я знал, что жив. Они говорили… а я знал. Всегда знал.

В груди стало невыносимо жечь, и я судорожно сжал челюсти.

— Мне осталось совсем недолго. Старая ведьма и не скрывает этого, за что я ей благодарен, ненавижу ложь, — он закашлялся, и я переждал приступ, промокнул платком кровь с его губ, — прежде чем я уйду, ты должен кое-что узнать и принять… принять решение. — отвел взгляд и посмотрел в потолок так, будто там его и не было, будто узрел сквозь него облака или бескрайний космос. — Видит Аллах, я любил тебя больше других сыновей. Пусть это было несправедливо… пусть я ругал и клял себя за это, но любил больше… как и твою мать. Не уберег. Отобрали ее у меня. Я ей задолжал много невыполненных обещаний. Любил ее… любил, как ты свою русскую. Вопреки законам, обычаям, вопреки всему. Так же смотрел голодным зверем и выл, когда отвергала меня и гнала прочь.

Отец впервые был со мной настолько откровенным. Впервые говорил со мной о маме. И я с горечью осознал, что это действительно конец, что иначе я бы никогда этого не услышал. Кадир скуп на эмоции. Даже сейчас он говорит отрешенно, глядя куда-то далеко…

— Она недавно пришла ко мне. Ожила из статуи у фонтана и протянула ко мне свои руки. Звала меня, манила своей дивной улыбкой. А я не мог уйти… не мог. Хотел, и словно гири на ногах повисли. Весом в тонну. Наверное, потому что должен был тебе сказать… слишком много лжи в этом мире. Так много, что правда будет тебе моим подарком. Правда и возможность выбора.

Повернулся ко мне и нашел мое лицо затуманенным взглядом.

— Джамаль сын твоей русской…

Я судорожно втянул воздух, задыхаясь и впиваясь в постель скрюченными пальцами.