1000 не одна ложь

— Я приказал старой ведьме отдать его мне. Приказал под страхом смерти не разглашать тайну. У твоей… твоей русской осталась дочь. Она скрасила ее горе. И я знал, что Зарема наврала… она не была беременна. Но это был мой шанс возвысить тебя до себя и законно отдать тебе свой трон. Провозгласить наследником своего внука. Законнорожденного внука. А не сына русской девки, на которой ты так и не женился. Зарема… Зарема выдавала себя своим поведением… ходили слухи, что она плохая мать. А я… я не мог позволить, чтобы кто-то заподозрил, что Джамаль не ее сын. Когда ты вернулся, она пришла ко мне. Ставить свои условия и требовать надавить на тебя. Я не люблю, когда мне ставят условия… Ее не стало. Да простит меня Аллах. Хотя я не жалею о ее смерти… завистливая ведьма отправила на тот свет немало девушек, согревавших твою постель.

Он засмеялся, а я, тяжело дыша, так и держал одной рукой его руку, а второй впился в постель, ломая суставы и стараясь не заорать диким зверем.

— Ты должен знать об этом и принять решение. Если оставишь все в тайне, унаследуешь половину моего состояния, трон. Твой сын будет после тебя шейхом. Его ждет великолепное будущее… моего внука… Но решать будешь ты.

Я лишь дал вам обоим шанс, которого без меня у вас бы никогда не появилось… Я исправил свою ошибку.

Тяжело дыша, протянул руку к стакану с водой, и я, приподняв его голову, помог сделать глоток, а потом осторожно уложил на подушки дрожащими руками, и он устало прикрыл глаза.

— Фатиму… жену мою не трогай. Она много всего пережила и вытерпела. Сошли ее куда-то, но жизнь не отнимай. Тайну она хранит одну… грязную тайну и молчала о ней всю жизнь. Связь у меня была с сестрой ее — Наджией. Вдовой Башара, отца Рамиля. Сына родила от меня… и умерла при родах. Рифатом назвали. Во дворце жил. Своим я его не признал.

Снова веки приподнял и на меня посмотрел.

— Брат он тебе… шакал, мразь, но брат. Сам решай, как поступишь. Я ему земли дал, деньги, к тебе приблизил… Только не смолчала, видать, Фатима. С его помощью тебя убрать захотела. А что может быть сильнее зависти и горечи от несправедливости? Теперь ты… ты будешь казнить и миловать.

Его снова скрутил приступ кашля такой силы, что казалось он исторгнет свои внутренности, брызгаясь кровью и задыхаясь. Я промокал его губы, лоб, сжимал руки, хаотично дергающиеся и хватающие воздух. Пока он не затих и не закрыл глаза. Больше он на меня не смотрел… долго молчал, а потом едва слышно прошептал:

— Дааа, моя Любушка… я сдержал свое слово. Я сделал твоего сына шейхом… Что ты смотришь на меня так тоскливо? Протяни ко мне руки. Пришло мое время.

ГЛАВА 27

Я пришел в подвал спустя сутки после похорон отца. Когда-то, когда погибла моя мать, я считал, что остался совсем один, как брошенный на улице щенок, которого неласковый хозяин иногда треплет по холке, кидает кусок мяса с барского стола, но никогда не впустит в дом и за этот самый стол, так как уличный, непородистый зверь недостоин… Но разве это отменяет фанатичную и преданную любовь к этому самому хозяину, если кроме него больше никого и ничего не осталось?

Я любил отца именно так. Как верный и преданный непородистый пес, готовый отдать свою жизнь за ласку и доброе слово. Он был для меня примером величия, примером во всем. Я его боготворил. Единственное, что не мог ему… нет, не простить, а забыть — это смерть моей мамы и братьев. При всем своем могуществе он не смог их защитить, и когда приходит это осознание, появляется закономерный страх. Отцу подвластно далеко не все. И он не Аллах и не сын Аллаха, как я считал в детстве, отрицая все учения, которые вдалбливал мне в голову Исса, мой учитель Корана.

А сейчас… сейчас не стало моего "хозяина", не стало того, кто направлял меня, кто учил меня жить и сделал меня таким, какой я есть. Простил ли я ему ложь? Я не в праве осуждать поступки моего отца, и я понимаю, зачем и почему он так поступил. В нашем мире нет сантиментов, нет места жалости, любви и даже скорби. Есть решения и их последствия, которые могут уйти своей разрастающейся паутиной далеко в будущее. Я много думал об этих решениях… думал о том, кто я есть на самом деле и чего хочу от этой жизни, чего добился и добьюсь в будущем.

И сейчас, приняв свое собственное решение, я спускался туда, где ожидали моего приговора четыре предателя, четыре твари. Одна из которых даже не смогла меня разочаровать, как двое других и последний, чье коварство и подлость нанесли мне глубокую рану, которая будет сочиться кровью, пока я не сдохну.

К ней я даже не зашел. С ней мне говорить не о чем. Ее участь была решена еще в моей спальне, и она прекрасно знала, что именно ее ждет. И видеть ее лживое раболепие, слышать ее стоны и мольбы, я не испытывал ни малейшего желания. Для меня она уже была мертва. Как и шакал Шамаль, который отличался от лицемерной суки только наличием яиц.