10000 лет во льдах

– Напротив, – поспешил ответить я, – вы меня очень заинтересовали, и я не хочу, чтобы вы упустили ни одной детали этого необычайного рассказа.

– Я снова сел и задумался, – продолжал он, – снова читал и изучал. На следующее утро, и день за днем, я наводил объектив на эту и противоположную фрески, всегда заботясь о том, чтобы солнечный свет только что сошел с них, прежде чем я это сделаю. Каждый негатив, который я делал, демонстрировал новые и неожиданные результаты. Ни один из них не был похож на другой даже в самой простой детали, в самой обычной детали. Тогда я совсем перестал фотографировать, у меня теперь более пятидесяти пластин, отпечатки с которых я покажу вам сейчас, и занялся исключительно размышлениями и чтением книг об электричестве и свете, которые мне случайно попались. Я также внимательно изучал свою фотокамеру, чтобы найти хоть какую-нибудь зацепку, которая могла бы привести к разгадке этого обескураживающего явления.

– И могу я спросить, к каким выводам вы пришли? – рискнул спросить я, когда он сделал паузу, несколько ошеломленный тем, что нахожусь в присутствии художника, который до сих пор больше ценил механическое мастерство, чем философские изыскания.

– Я заметил, – продолжал Милбанк, казалось, не обращая внимания на мой вопрос, – что всегда использовал перед объективом диафрагму одного и того же размера. Странно сказать, но мне никогда не приходило в голову изменить диафрагму, которую я использовал во время первого эксперимента и которая была с маленькой апертурой. Часто, как вы знаете, мелкие вещи ускользают от нашего внимания, когда мы думаем о крупных. Я снова провел серию экспериментов с диафрагмами с разными апертурами и обнаружил, что чем меньше апертура диафрагмы, которую я использовал для перекрытия света от объектива, тем четче получалось изображение. Я даже уменьшил апертуру диафрагмы до восьмой части дюйма и при этом добился наилучших результатов, нисколько не удлинив период экспозиции пластинки. Еще одно необычное обстоятельство, о котором я забыл упомянуть, заключалось в том, что на фокусировочном экране из матового стекла на задней панели моей камеры не было видно никакого изображения, и негатив не реагировал ни на какое проявляющее вещество, кроме раствора, который я первый раз случайно использовал. Таким образом, у меня было три существенных факта, из которых можно было сделать выводы: во-первых, что тепло на стене, на которую был направлен объектив, было необходимым условием для получения снимка; во-вторых, что, вопреки обычным законам света, по которым изображения фотографируемых объектов попадают на чувствительную пластину, чем меньше фактического света проходило через объектив, тем лучшие результаты я получал; в-третьих, что изображение после экспозиции могло быть получено только с помощью конкретного реагента, который я использовал, или, по крайней мере, ни с помощью какого другого, к которому у меня был доступ. Это были основы фактов, на которых я должен был работать, из которых я должен был делать свои выводы путем индукции или дедукции, в зависимости от обстоятельств. Я знал, что современной наукой практически доказано, что все силы природы взаимосвязаны, что электричество, тепло, свет, гравитация, импульс взаимозаменяемы в своих взаимоотношениях одна с другой и преобразуются каждая в любую другую. Например, из движения парового двигателя мы можем генерировать электрический свет или теплоту трения, или поднимать тяжелые тела, чтобы придать им динамику или импульс, как нам угодно. То, что мы не можем практически осуществить обратную сторону этого закона в каждом случае, доказывает не неэффективность закона, а нашу собственную. Я также имел некоторое представление о природе таинственной силы, известной как Одическая сила, открытой несколько лет назад выдающимся немецким физиком бароном Рейхенбахом. К счастью, среди нескольких томов, составляющих мою небольшую библиотеку, мне попалась работа, в которой рассматривалась природа этой таинственной силы. Но я не могу сделать ничего лучшего, чем отослать вас к самой работе и зачитать вам несколько отрывков из нее.

Тут Милбанк встал, подошел к одной из полок и достал томик, из которого прочитал следующие отрывки:

– Барон Рейхенбах, один из самых выдающихся ученых Австрии, сделал открытие, что из всех известных элементов и веществ исходит тонкая сила, проявляющаяся в красивых огнях и цветах, которые могут видеть и чувствовать люди, которых он назвал сенситивами?

("Теперь, – сказал Милбанк, обращаясь ко мне, – разве мы не можем представить себе, что вещества могут быть чувствительны к этому своеобразному действию так же, как и люди? И какое более чувствительное вещество, что касается света, мы имеем, чем фотографическая пластинка?")