Читаем 101 разговор с Игорем Паниным полностью

Часто ли сталкиваешься с неприкрытым чувством зависти, когда видишь, что тебя ругают не потому, что плохо написал то или иное произведение, а потому, что известнее, талантливее, перспективнее тех критиков, которые, наверное, хотели бы оказаться на твоем месте?

– Ну, критикам сложно оказаться на моём месте – у них другая работа. Мотивации их мне не известны, но, порой наблюдая неистово-критическое, явно выходящее за рамки собственно литературы, внимание к моей персоне, я начинаю хорошо к себе относиться. Если тот или иной критик выбирают меня в качестве личного врага, значит, они хотят поднять свой статус до моего. Мол, видели этого Голиафа? – говорят они, – смотрите, как я сейчас снесу ему башку. И вот сносят мне башку. То один, то другой, то третий. Голов на них не напасёшься. Что особенно радостно: всё свои, братья-патриоты, неистовствуют. Никакая Наталия Иванова так не будет выедать печень, как свои же. Переживают за успех собрата, не могут сдержать слёз восхищения. Единственное, что меня – не скажу, что огорчает, а, скорей, забавляет – так это удивительная обидчивость самих критиков. Вот есть у нас один ретивый и очень амбициозный юноша, который бьёт не в бровь, а в темя, говоря то о «графомане Терехове», то о «поверхностном Быкове», «чеченском националисте Садулаеве» – короче, не особо размениваясь на детали, высказывается сразу и по существу. При этом, искренне утверждая, что ничего обидного в его смелых фельдшерских диагнозах нет, что это даже своеобразная реклама писателям. Но когда писатели в ответ делают «рекламу» ему, скептически разбирая его творения, он столь же искренне и почти по-детски обижается: как так? меня? за что? Глядя на него, на его манеру скакать с оголённой шашкой и рубить головы, я стал как-то иначе смотреть на рапповскую критику, на всех этих живодёров, которых описывал, скажем, Михаил Булгаков. Я думаю, они тоже были, по сути, не зловредные люди.

Они искренне любили литературу. Просто они понимали её по-своему. Какой же с них спрос? Вот так и тут.

– Обидчивость критиков тоже можно иногда понять, особенно если их выступления в прессе истолковываются превратно. Вот полтора года назад я опубликовал в «ЛГ» статью о книге одной суперраскрученной молодой поэтессы. Виктор Топоров назвал это «воспаленной злой» рецензией, а Дмитрий Быков заявил, что «это нечто между памфлетом и пасквилем». Я не удивлен, что каждый второй жж-юзер кричал о том, что я завидую таланту и успеху поэтессы. Но ведь и немало собратьев по перу были такого же мнения. А я не завидовал нисколько, просто ее стихи – это квинтэссенция того, что мне так не нравится в современной русской поэзии. И до сих пор неглупые совсем люди интересуются: «Скажи, ведь из зависти тогда написал?» Ну, вот и как быть? Оправдываться глупо, но подобное непонимание элементарных вещей просто бесит.

– Не в курсе ситуации, всякое случается, не спорю. Писатели сами не подарок, и я вовсе не агитирую объявить писательскую неприкосновенность. Санитары тоже нужны, кто бы спорил.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Опровержение
Опровержение

Почему сочинения Владимира Мединского издаются огромными тиражами и рекламируются с невиданным размахом? За что его прозвали «соловьем путинского агитпропа», «кремлевским Геббельсом» и «Виктором Суворовым наоборот»? Объясняется ли успех его трилогии «Мифы о России» и бестселлера «Война. Мифы СССР» талантом автора — или административным ресурсом «партии власти»?Справедливы ли обвинения в незнании истории и передергивании фактов, беззастенчивых манипуляциях, «шулерстве» и «промывании мозгов»? Оспаривая методы Мединского, эта книга не просто ловит автора на многочисленных ошибках и подтасовках, но на примере его сочинений показывает, во что вырождаются благие намерения, как история подменяется пропагандой, а патриотизм — «расшибанием лба» из общеизвестной пословицы.

Андрей Михайлович Буровский , Андрей Раев , Вадим Викторович Долгов , Коллектив авторов , Сергей Кремлёв , Юрий Аркадьевич Нерсесов , Юрий Нерсесов

Публицистика / Документальное