Читаем 101 разговор с Игорем Паниным полностью

– Сейчас, мне кажется, никакого преобладающего стиля в литературе, в поэзии не существует. Всё слилось в общую кашу постмодернизма, а потом разбилось на какие-то отдельные участки. Существуют группы и подгруппы поэтов, которые организованы больше по поколениям. Ну, допустим, люди, которые примерно одного со мной возраста: Белла Ахмадулина, Лев Лосев, Олег Чухонцев, Глеб Горбовский, Игорь Шкляревский, Александр Кушнер. Потом следующее поколение, давшее очень много одарённых поэтов, авторы, входившие в разные объединения: Сергей Гандлевский, Бахыт Кенжеев, Елена Шварц, Алексей Цветков, Алексей Пурин. Кто-то уже давно от нас ушёл: Леонид Губанов, Юрий Кузнецов, не говоря уже об Иосифе Бродском, а ведь это были личности! Что касается молодых, то появлялись и появляются отдельные любопытные фигуры, некоторых уже тоже нет в живых, как Бориса Рыжего или Дениса Новикова. Ну я могу ещё назвать из относительно молодых Елену Фанайлову, Дмитрия Воденникова, Александра Кабанова, Евгению Изварину. Вот, собственно, вкратце. Но какого-то могучего цветения в поэзии я сейчас не наблюдаю. Я совсем не консерватор, я не склонен к тому, чтобы говорить: «Да, были люди в наше время…» Но вот я был председателем премии «Дебют», очень много читал и стихов, и прозы молодых и не могу даже припомнить, чтобы кто-то меня поразил или хотя бы задел.

– А что скажете по поводу повального увлечения Бродским в среде стихотворцев?

– У Бродского появились тысячи эпигонов, а результаты плачевные, нулевые.

Он оказал, безусловно, большое влияние на поэзию конца XX века, но оно как-то быстро сошло на нет. Вот, скажем, «есенинская волна» в русской поэзии дала определённые результаты: Павел Васильев, Борис Корнилов, Ярослав Смеляков (в меньшей степени), Николай Рубцов… А что в этом плане можно сказать о «волне Бродского»? Ничего. Вот сейчас довольно много говорят о таком поэте – Борисе Херсонском. Но это опять подражание Бродскому…

– Может, он не подражатель, а продолжатель?

– Я не специалист по творчеству Херсонского. Возможно, я что-то не то прочитал. Но я прочитал две или три его подборки – это опять та же самая поэтика Бродского. Ритмика, рифма, как строится образ, как развивается синтаксис – всё это во многом определяет поэта. Пока ты не найдёшь своего голоса, о чём тут говорить? Этот голос может быть и не шибко экстравагантным, оригинальным, но он должен быть своим. У Херсонского, мне кажется, этого нет. А вообще много зависит ещё и от судьбы. Судьбы настоящих поэтов почти всегда драматичны, исковерканы. Я знаю одного поэта, у которого абсолютно гладкая и счастливая судьба – это Саша Кушнер.

– А Евтушенко?

– Это немного другой человек: политик, остро чувствующий конъюнктуру.

Конечно, незаурядная и талантливая личность, но то, что называется «провалившийся в себя».

– Но вашу писательскую судьбу особенно счастливой, конечно, не назовёшь. Вы же столько лет не могли выпустить книгу…

– Я лет с 16 начал уже вполне серьёзно относиться к тому, что сочиняю. Но, попробовав опубликоваться, сразу столкнулся с довольно жёсткой системой отсева. Может, потому, что я принадлежал к интеллигентской среде: отец – архитектор, мама – филолог-германист? Это трудно объяснить. Я не писал никаких политических или диссидентских стихов, не пытался конфликтовать с властью, но меня упорно не печатали. Самое интересное, что хорошие поэты ко мне относились с симпатией, писали на мои рукописи положительные рецензии. Я могу назвать Павла Антокольского, Вадима Шефнера, Александра Межирова. Но это не производило впечатления на издательства. Иногда у меня брали по 2–3 стишка в «День поэзии», были публикации в журналах, но когда дело доходило до книги, то вопреки тем же советским правилам издания, где нужно было иметь максимум три положительные рецензии, меня отвергали. В итоге у меня набралось 10 положительных рецензий и одна отрицательная, которую написал Владимир Цыбин, поэт и сотрудник издательства, в котором лежала рукопись. И после многих мытарств, когда эта книга наконец-то должна была выйти, я принял участие в составлении знаменитого альманаха «Метрополь», затеянного Василием Аксёновым и увидевшего свет в 1979 году. Кстати, я собрал для «Метрополя» всю поэзию: того же Высоцкого привлёк. Это была его первая прижизненная публикация.

– Или вторая? До этого вроде в «Дне поэзии» его опубликовали.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Опровержение
Опровержение

Почему сочинения Владимира Мединского издаются огромными тиражами и рекламируются с невиданным размахом? За что его прозвали «соловьем путинского агитпропа», «кремлевским Геббельсом» и «Виктором Суворовым наоборот»? Объясняется ли успех его трилогии «Мифы о России» и бестселлера «Война. Мифы СССР» талантом автора — или административным ресурсом «партии власти»?Справедливы ли обвинения в незнании истории и передергивании фактов, беззастенчивых манипуляциях, «шулерстве» и «промывании мозгов»? Оспаривая методы Мединского, эта книга не просто ловит автора на многочисленных ошибках и подтасовках, но на примере его сочинений показывает, во что вырождаются благие намерения, как история подменяется пропагандой, а патриотизм — «расшибанием лба» из общеизвестной пословицы.

Андрей Михайлович Буровский , Андрей Раев , Вадим Викторович Долгов , Коллектив авторов , Сергей Кремлёв , Юрий Аркадьевич Нерсесов , Юрий Нерсесов

Публицистика / Документальное