101 разговор с Игорем Паниным

– Конечно! Есенин ведь всю жизнь дружил с чекистами, а «Англетер» была их ведомственная гостиница. Его туда и поселили приятели-чекисты. Зачем им нужно было устраивать эту «подставу» с гостиницей и убивать Есенина в 1925 году? Они могли сделать это гораздо раньше. Могли в любой пьяной драке его пристукнуть, сбить автомобилем, подсыпать чего-то в бокал, да всё что угодно. Так что и в случае с Маяковским, и в случае с Есениным – это, безусловно, самоубийства. И в какой-то мере это даже трагичнее убийства – когда молодые, страшно талантливые, знаменитые люди накладывают на себя руки. Разумеется, много факторов здесь сыграло роль: личные неурядицы, недовольство собой, отношения с властью. Маяковский, будучи гениальным поэтом, десять лет жизни отдал дешёвой пропаганде, написал миллионы строк абсолютной халтуры, был несчастлив в любви. Что касается Есенина, – конечно, он был больным человеком, уже на грани белой горячки, неоднократно лечился. И он тоже как-то запутался: выехал на Запад, но ему не оказалось места ни в Америке, ни в Европе, с Клюевым его пути разошлись, имажинизм распался, «крестьянского рая» в стране не случилось. Пастернак утверждал, что до конца самоубийство понять невозможно. Часто это явление минуты. Возможно, если бы Вольф Эрлих в тот вечер не ушёл, а остался с Есениным, то ничего бы и не произошло. И если бы револьвер Маяковского дал осечку, как это уже бывало в его жизни, то он, может быть, не стал бы нажимать на курок повторно. А потом Есенин и Маяковский были людьми суицидными. Правду о поэте нужно искать в его стихах. Сколько раз Есенин и Маяковский писали о самоубийстве? Ну вот…

– Подобных мифов вообще очень много, утверждают, например, что у Дантеса под одеждой была кольчуга…

– Да, да! А в Лермонтова стрелял не Мартынов, а какой-то казак-снайпер, который прятался в кустах… Но знаете, откуда это всё? В России чрезвычайно развита народная мифология, люди не верят в официальные версии тех или иных событий и начинают выдвигать свои теории. И это уходит в глубину русской истории. Русские не верили, что в Угличе был убит царевич Дмитрий. Начали появляться Лжедмитрии – , II. Русские считали, что Пётр I – это Антихрист, а самого его просто подменили в Голландии; думали, что Пугачёв – это Пётр III. Русские не верили в смерть Александра I, будто бы он ушёл бродяжничать по Сибири, а потом стал старцем Фёдором Кузьмичом. И ведь не только, что называется, «тёмные массы» поддерживали такие мифы. Ведь даже сам Александр III назначал несколько следственных комиссий по расследованию обстоятельств смерти Александра I: точно ли он скончался в Таганроге и кто такой на самом деле был старец Фёдор Кузьмич? А как русская знать в эмиграции не хотела слышать о том, что Николай II был расстрелян с семьёй? Как им хотелось верить, что он или кто-то из его семьи выжил, сколько потом на Западе объявлялось «спасшихся» дочерей, всяких «Анастасий Романовых»? Типичная русская мифология, определённое свойство национального сознания. То ли потому, что власть всегда скрывала какую-то правду, то ли потому, что просто в душе у русских это заложено. Но обратите внимание – в Европе ничего подобного нет. Да и в Азии нет. Отдельные легенды – да, но не в таком количестве и не в таком масштабе.

– Вернёмся к мифам литературным. Вопреки достаточно расхожему мнению, что вы были учителем Бродского, есть и версии, что всё как раз наоборот…

– Ерунда, конечно. Понимаете, в моём нынешнем возрасте разница с кем-то в пять лет значения практически не имеет, но в молодости это очень серьёзный фактор. Я старше Иосифа на пять лет. Я начал писать очень рано, практически с детства. Ещё будучи школьником, получил доступ к книгам, журналам, текстам, которые тогда, в сталинские годы, были заперты и скрыты от народа. А Иосиф первые свои стихи начал сочинять лет в 18, на пороге 19-летия. Когда мы встретились, он был совершенно начинающий поэт, ещё не нашедший ни своей стилистики, ни своего языка. Он писал какие-то странные подражания международной поэзии, выходящей в журнале «Иностранная литература». Там публиковали Пабло Неруду, Яниса Рицоса, Назыма Хикмета и так далее… В то же время он был талантлив, и для меня это было совершенно очевидно. И на каком-то раннем этапе я, конечно, имел для него большое значение. И в плане эрудиции, и вообще. Когда мы познакомились, он почти не знал поэзии начала XX века, это всё к нему пришло от меня. Я его познакомил и с Ахматовой, я привёз его на дачу к ней в Комарово. Да он и сам много раз об этом вспоминал.

– А он о вас всегда хорошо отзывался ведь. Говорил, что вас недооценивают.