Читаем 101 разговор с Игорем Паниным полностью

– Из предыдущего моего ответа, мнится мне, у тебя должно было сложиться противоположное мнение… Хотя, ты прав в каком-то смысле, не все и не всегда мне помогали, а уж сколько палок в своих колесах я видел… Впрочем, вся мета-история присутствия меня в нынешнем литературном пространстве – это удача, везение, и редкое желание – писать… Безусловно, и присутствие некоего таинственного дара, который в просторечии зовется – талантом. Сам я себя никогда не пробивал, не унижался, не делал каких-то подстав коллегам-соперникам… Хлопотать, звонить, встречаться с нужными людьми, – и все ради себя, любимого, мне всегда претило. Знаешь, чтобы выгодно себя преподнести, подать (или продать свой текст), надобен особый талант, схожий с божественным… Гете, Бальзак, Горький, – эти гении обладали сим прагматическим даром. Со мной все проще: я эгоист высшей пробы: когда моим любимым выдвиженцам светит успех, публикация, премия, – у меня в душе поселяется надолго такой неизъяснимый кайф, такое блаженное состояние духа, схожее почти с эротическими переживаниями…

– В литературных кругах к тебе относятся настороженно. Ты можешь высказать нелицеприятную правду в глаза любому, устроить скандал, если твоим мнением пренебрегают, а то и вовсе сойтись с кем-то на кулаках… Это такое обостренное чувство справедливости, или необузданный сибирский темперамент?

– Само собой: сибирский, порою не знающий границ и приличий… Впервые открою, именно тебе, Игорь, некоторые чуланы своей биографии. Мой отец, Юрий Дмитриевич, дворянской (русско-французской) крови, после окончания института (получив диплом инженера-строителя) загремел в ГУЛАГ по знаменитой 58 статье: враг народа… На зоне был бугром (бригадиром), и однажды пошел один (не считая ломика в руке) в барак к коллегам-сидельцам, блатным ворам, которым, по их правильным понятиям, горбатиться на кума (на советскую власть) было западло. Молодой парень, мой отец, решил возмутиться и объявить ворам войну, если они не прекратят взимать с подопечных сидельцев-мужиков непомерную беспощадную дань… Через некоторое время отец вывалился из барака на своих ногах, полуживой с ломиком, совершенно липким и черно-кумачовым от крови… Воры его приговорили к смерти, отец два раз делал рывок (уходил в тайгу, в бега), его ловили, рвали овчарками, сажали в воспитательную яму с крышей-решеткой. Потом, снова ставили на бригадирство, и снова он без приглашения заходил в гости в барак к уркам…Вот такой был человек. Мама познакомилась с ним на строительстве Иркутской ГЭС, – она доброволец-комсомолец, он уже условно освобожденный, но ночевал за колючкой под присмотром мордатых румяных призывников. Охрану задорные комсомолки подкупали продуктами и папиросами, и проникали в бараки к будущим мужьям. Через несколько месяцев отца освободили, а через пару месяцев появился на свет и я. Да, пока мама меня вынашивала, в ней вдруг обнаружился сочинительский дар: она написала повесть о молодых гидростроителях. Отнесла рукопись в местное (города Иркутска) отделение Союза писателей СССР, сочинение молодого автора было принято вполне благожелательно… Но после моего рождения у мамы почему-то пропал угар писательский, – у нее нашлась работа, связанная с командировками, за которые хорошо платили. Отец покинул зону, в которой оставил здоровье, но приобрел язву желудка, и через четыре года, на моих глазах у него случилось прободение, кровавая страшная рвота… В больнице спасти его не сумели, очень все было запущено. И еще про легендарный сибирский кураж. По линии отца был прапрадед, французский офицер, из разбитой и рассеянной наполеоновской армады. Раненого французского гвардейца, выходила милосердная русская барышня-дворянка, с которой он и обвенчался, а потом поддержал диссидентов-декабристов, попал по этапу в Сибирь-матушку, из которой, через время возвратясь, стал окончательным русофилом, обретши новую фамилию: Сибирцев…А по линии мамы, все Литвинцевы, все вольные бродяги-сибиряки: золотоискатели, охотники, моряки, шахтеры…Существует такой исторический любопытный факт: одна из ветвей Литвинцевых спасла от царских жандармов молодого разбойника, Иосифа Джугашвили, пряча его у себя в сибирской пятистенке (фильм есть документальный о сем приключении будущего товарища Сталина). В общем, весь мой нынешний жизненный кураж, – он от них моих замечательных родителей!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Опровержение
Опровержение

Почему сочинения Владимира Мединского издаются огромными тиражами и рекламируются с невиданным размахом? За что его прозвали «соловьем путинского агитпропа», «кремлевским Геббельсом» и «Виктором Суворовым наоборот»? Объясняется ли успех его трилогии «Мифы о России» и бестселлера «Война. Мифы СССР» талантом автора — или административным ресурсом «партии власти»?Справедливы ли обвинения в незнании истории и передергивании фактов, беззастенчивых манипуляциях, «шулерстве» и «промывании мозгов»? Оспаривая методы Мединского, эта книга не просто ловит автора на многочисленных ошибках и подтасовках, но на примере его сочинений показывает, во что вырождаются благие намерения, как история подменяется пропагандой, а патриотизм — «расшибанием лба» из общеизвестной пословицы.

Андрей Михайлович Буровский , Андрей Раев , Вадим Викторович Долгов , Коллектив авторов , Сергей Кремлёв , Юрий Аркадьевич Нерсесов , Юрий Нерсесов

Публицистика / Документальное