105 тактов ожидания

Были первые дни настоящего «предзимья», наступающего в ноябре. Невесомые ажурные снежинки грациозно вальсировали в воздухе, нежно подхваченные своим кавалером — северным ветром. Тускло горели уличные фонари. К зданию Музыкального училища со всех сторон по одному, по двое неторопливой поступью шли очень пожилые, пожилые и просто взрослые люди. Шли молча, как будто излишняя суета и дисгармония несогласованных звуков могли потревожить ожидаемое чудо.

Здание окружали каштаны, похожие на вышколенных слуг в потраченных временем коричневых кафтанах, с оторванными пуговицами — круглыми и глянцевыми, похожими на влажные агаты.

Я стояла за углом здания в неприлично коротком голубом суконном пальто с воротником, отделанным синим бархатом. Берет (все из того же маминого довоенного платья, что и отделка) намок и обвис.

Когда мне показалось, что здание училища уже поглотило всех приглашенных на концерт, я вышла из своего убежища и направилась к двери. И в этот момент подъехала старинная машина с широкими подножками. Рывком открылась передняя дверца, и молодой человек в черном пальто с непокрытой головой шагнул изящным ботинком на влажные плиты тротуара. Вслед за этим распахнулась дверца заднего сиденья. Молодой человек протянул руку и помог выйти из машины Старой Даме в темной шляпке на седых волосах. А навстречу им уже спешили какие-то люди, пошире распахивали двери училища, предупреждали о ступеньках, объятые единым порывом помочь, услужить а, может быть, просто оказаться замеченными.

Немного выждав, я проскользнула внутрь, показала гардеробщице узенькую полоску пригласительного билета, напечатанного на пишущей машинке, и, получив номерок, тихонько вошла в зал. Там было сумеречно. Ярко освещалась только сцена с роялем. Все кресла маленького помещения были заняты, и только у самой сцены оказалось свободным одно приставное место. На нем я и устроилась, поджав под себя ноги в мокрых ботинках.

В зале долго стояла почти полная тишина. Он вошел в него с моей стороны и стремительно взбежал по ступенькам на сцену. Теперь весь зал вздохнул, как один человек, а потом раздались аплодисменты.

И я сразу же узнала Его! Того мальчика, а потом юношу, фотографию которого я так часто рассматривала на стене у Софьи Евсеевны. Друга детства её дочки Ели. Тот же высокий и широкий лоб, мощные плечи, гибкая спина и длинные руки с сильными пальцами.

Аплодисменты постепенно стихли, а Он продолжал сидеть, откинувшись на спинку стула, с запрокинутой головой и упавшими вниз тяжелыми руками.

«Неужели забыл?!»— с ужасом подумала я, вспомнив свой первый опыт выступления в этом зале со «Смелым всадником». — И ноты не поставили!

Но вот Он выпрямился, и пальцы коснулись клавиш. Нежное арпеджио, всплеск волны, потом суетливая рябь, опять нежный накат волн и вот уже поднимаются и сталкиваются между собой водные валы (Соната № 17 «Буря» — узнала я). Потом была еще одна, незнакомая мне соната, и после нее — «Патетическая». Уже после первых её аккордов со мной произошло что-то необычное. Я слушала знакомую музыку, но не думала ни о жестоких курфюстах, ни о страданиях Бетховена, ни о бедной моей учительнице, ни о своих печалях. Красота того, что звучало, перестала быть для меня иллюстрацией к причудам природы, биографии композитора или моего настроения. Меня окружила какая-то особая материя, сотканная из звуков, и я внезапно попала внутрь нее! И что-то во мне ответило этому трепетным восторгом. Было так пронзительно прекрасно, что хотелось плакать. Все объединилось, для того, чтобы я пережила это откровение: музыка Бетховена, особый талант пианиста и чуткость моей подростковой души.

Концерт Святослава Рихтера длился годы и мгновение одновременно. И я плохо помню, как толпа вынесла меня на улицу.

Следующим моим впечатлением было видение Пианиста, который вел под руку Старую Даму с молодыми глазами. И первый снег таял на нимбе Его золотых волос.

И вдруг случилось непредвиденное. Я столкнулась с Ириной Алексеевной, и мы оказались на Его пути. Он задержался, и молодая учительница, прикрываясь мной, как спартанцы щитом, вдруг сказала, очевидно, неожиданно и для самой себя:

— Святослав Теофилович — это наша самая молодая выпускница школы. Ей двенадцать, и она готовит к экзамену Первый концерт Бетховена.

Старая Дама посмотрела на меня с благожелательным интересом.

— С оркестром? — спросил Пианист.

— Нет, со вторым роялем, — почти прошептала я. — И только первую часть.

— Allegro con brio…(весело, с размахом) Технически довольно сложное произведение. И по внутреннему содержанию вещь глубокая. Много интересной работы. Поздравляю. Много занимаетесь?

Я онемела.

Он положил мне руку на плечо и сказал, по словам Ирины Алексеевны:

— Не меньше трех часов. Не меньше! И обязательно для себя играть все три части концерта. Хотя бы по нотам.

А я…я запомнила только тяжесть и теплоту его руки.