120 дней Содома, или Школа разврата

Немного спустя та же самая подруга рекомендовала меня другому распутнику, чья фантазия должна показаться вам по меньшей степени такой же странной. Действие происходит в Руле, в маленьком домике. Меня вводят в слабо освещенную комнату, где я вижу лежащего на кровати мужчину, а посередине комнаты стоит гроб. «Вы видите перед собой, – говорит мне наш распутник, – умирающего. Но перед тем как закрыть глаза, я хочу еще раз преклониться перед своим идолом. Я исповедую культ зада и хотел бы умереть, отдавая заду мое тело, заверните его в саван, положите в этот гроб и заколотите крышку. Так я надеюсь умереть среди наслаждений, на вершине блаженства, чтобы в последний час мой со мною рядом был предмет моего обожания. Но поспешите, – продолжал он совсем замирающим голосом. – Последняя минута близка». Я подхожу к нему, поворачиваюсь спиной и показываю мои ягодицы. «Ах, роскошная задница! – говорит он. – Как приятно уносить с собой в могилу идею такого великолепного зада!» И принимается мять мои ягодицы, раздвигать их и целовать как всякий вполне здоровый человек. Через какое-то время, оторвавшись от своего труда и повернувшись на другой бок, он произнес: «Да, я прекрасно сознавал, что недолго буду радоваться этому счастью. Я кончаюсь. Не забудьте о моих указаниях». Сказавши это, он испускает глубокий вздох, вытягивается, и так отлично играет свою роль, что черт бы меня побрал, если бы я и в самом деле не приняла его за мертвеца. Но я не дрогнула: любопытствуя узнать финал этой загадочной церемонии, я пеленаю его в саван. Теперь он абсолютно недвижим: то ли он владел секретом подобного превращения, то ли фантазия моя разгулялась, но он совершенно одеревенел, стал прямым и холодным, как клинок стальной, и только детородный орган подавал кое-какие признаки жизни: он торчал вверх вдоль живота и на кончике поблескивало несколько капель непроизвольно выделившейся спермы. Завернув его в саван, я подняла тело, чтобы перенести в гроб. Труд был не из легких: он сумел не только вытянуться и застыть, он стал тяжелым, как бычья туша. Но я все же справилась с этой ношей, дотащила до гроба и опустила туда. Опустила, прочитала отходную и принялась заколачивать крышку. Вот тут-то и наступила решающая минута: едва раздались первые удары молотка, как мнимый мертвец ожил и завопил как безумный: «А, тысяча чертей! Я кончаю! Беги, шлюха, спасайся! Если я тебя поймаю – тебе конец!»

Я кинулась в ужасе прочь. На лестнице меня ждал лакей, ловкий малый, знающий причуды своего господина. Он вручил мне два луидора и поспешил в комнату хозяина вызволять его из положения, в котором я его оставила.

– Вот уж забавный вкус, – сказал Дюрсе. – Ну что ж, Кюрваль, ты разобрался в нем?

– Великолепно разобрался, – ответил Кюрваль. – Человечишка тот хотел свыкнуться с идеей смерти и не нашел ничего лучшего, чем связать ее с идеей распутства. Можете быть совершенно уверены: он так и умрет, щупая чью-нибудь задницу.

– Все, что о нем точно известно, – вмешалась Шамвиль, – так это то, что он был отъявленным нечестивцем. Я его знавала, и у меня еще будет случай рассказать вам, как он обходился с самыми священными предметами веры.

– Так и должно быть, – заметил герцог. – Это человек, над всеми измывающийся, все осмеивающий; он хочет привыкнуть, чтобы и в последние минуты мыслить и поступать соответственно.

– Что до меня, – заключил епископ, – я увидел здесь кое-что весьма зажигательное. Не стану от вас скрывать, что я уже пришел в нужное состояние. Продолжай, Дюкло, продолжай, а то я еще наделаю каких-нибудь глупостей, а я от них решил сегодня воздержаться.

– Ну что ж, – сказала в ответ наша любезная девица, – вот вам еще случай, не такой сложный: человек преследовал меня пять лет кряду с единственной просьбой – я должна была зашивать ему заднюю дыру. Он ложился ничком на кровать, а я, вооружившись иглой и мотком толстых вощеных ниток, пристраивалась у него между ног и начинала работать иглой вокруг его ануса. Кожа у этого типа была столь задубелой, столь привычной к игле, что вся моя операция не стоила ему ни единственной капельки крови. А он в это время дрочил себя и кончал вместе с моим последним стежком. Успокоив его на такой манер, я все свое рукоделие распускала, и все тут.

Другой заставлял растирать себя спиртом во всех местах, где природа поместила волосы, затем я поджигала этот спиртовой компресс, и пламя мгновенно вспыхивало, пожирая волосяной покров. Он кончал, созерцая этот пожар, а я еще должна была выставлять ему напоказ свой живот, лобок и все остальное, что у меня спереди. У него был плохой вкус: он мог смотреть только на передок.

А кто из вас, господа, знал Миркура, нынешнего Председателя Высшей Палаты Парламента, а в те поры чиновника в Совете?

– Я его знаю, – откликнулся Кюрваль.

– Так вот, сударь, – сказала Дюкло, – а знаете ли вы, в чем заключалась и, думаю, до сих пор заключается его мания?

– Нет, но раз он стал или хочет выдавать себя за благочестивого, я был бы очень рад узнать…