Читаем 120 дней Содома, или Школа разврата полностью

«Пойдем посмотрим на одного забавника, – сказала мне как-то моя подружка. – Ему девушка не требуется, он сам себя ублажает». Мы отправились к дырке в стене, зная, что в соседней комнате, предназначенной для гостя, установлено судно, куда нам приказали испражняться в течение четырех дней, так что там набралась, по крайней мере, дюжина порций. И вот является наш мужичок, подрядчик по откупам лет семидесяти. Заперев дверь, он отправляется прямо к сосуду, таящему, как ему ведомо, столь усладительные для него ароматы. Берет его в руки, усаживается в кресло и битый час исследует в восторге доставшиеся ему сокровища. Нюхает, перебирает руками, одно за другим подносит поближе, чтобы получше разглядеть и вдоволь вдохнуть благоухание. Придя в совершенное исступление, он вынимает из своих штанов истрепанную черную тряпицу и ну мять и тереть ее изо всех сил. Одна рука дрочит, а другая лезет в судно и подносит к своим причиндалам то, что он надеется, способно его воспламенить; но ничто не может подняться. Есть минуты, когда природа выказывает себя столь строптивой, что наши самые излюбленные приемы не могут ничего у нее вырвать. Зря он старается, ничего не выходит; но в конце концов, раскачивая член измазанной в экскрементах рукой, ему удается вызвать извержение; он вытягивается, опрокидывается на спину, охает, вздыхает, втягивает в себя ароматы, трет свой член и, наконец, орошает своим соком кучу обожаемого дерьма.

Другой гость ужинал со мною вдвоем и, по его желанию, к столу вместе с ужином было подано двенадцать тарелок, наполненных таким же продуктом. Он обнюхивал их одно за другим, вдыхал с наслаждением запах, а после, по его приказанию, я дрочу его, и он изливается на то блюдо, которое показалось ему наиболее аппетитным.

А один молодой нотариус платил по числу омовений, которые он хотел получить. Когда я осталась с ним, я поставила себе семь клистиров, которые он и оприходовал в собственные, как говорят, руки. После каждого я старалась какое-то время терпеть, потом взбиралась на двойное сиденье, он располагался внизу, и я изливала на его член, который он дрочил подо мною, очередную порцию из моей утробы.


Легко представить себе, что весь этот вечер был посвящен непотребствам, весьма схожим с теми, о которых только что было рассказано, а еще легче поверить, что они пришлись очень по вкусу всем четырем приятелям, и хотя самым большим любителем оказался-таки Кюрваль, но и остальная троица не слишком от него отстала. Восемь тарелок с продукцией девичьих кишечников заняли достойное место среди блюд, поданных к ужину, и оргия еще более обогатилась, когда к ним были добавлены такие же подношения и от мальчиков. Таким образом завершился этот девятый день, завершение которого было тем более усладительно, что назавтра предвкушалось услышать новые вещи о столь волнующем предмете, и верилось, что рассказы эти будут несколько подробнее.

День десятый

Помните, что лучше сначала прикрыть завесой то, что потом вы представите на обозрение.

Продвигаясь вперед с нашим рассказом, мы все яснее освещаем для нашего читателя некоторые предметы, которые вначале обязаны были скрывать. Так, мы можем теперь объяснить читателю суть утренних визитов в комнаты детей, причины, по которым на виновных накладывались наказания и какие наслаждения вкушались в часовне. Подданным, к какому бы полу они ни принадлежали, было строжайше запрещено без особого на то разрешения отправлять свои естественные надобности с тем, чтобы накопленные таким образом запасы послужили на потребу охотникам до особого рода наслаждений. Утренний визит способствовал выявлению нарушителей такового запрета: дежурный месяца тщательным образом исследовал все ночные горшки, и если какой-нибудь из них оказывался полным, его владелец немедля заносился в книгу наказаний. Однако условились о снисхождении к тем, у кого не было сил терпеть так долго: таковые отправлялись в часовню, превращенную в нужник, устроенный таким манером, что наши развратники из нужды, справляемой их подопечными, могли извлечь все возможные удовольствия; остальные, те, кто еще мог носить свое с собой, избавлялись тоже так, чтобы это пришлось бы по душе нашим приятелям или хотя бы одному из них, который потом сможет все пересказать в деталях, дабы друзья насладились хотя бы рассказом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги
Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820
Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Дочь графа, жена сенатора, племянница последнего польского короля Станислава Понятовского, Анна Потоцкая (1779–1867) самим своим происхождением была предназначена для роли, которую она так блистательно играла в польском и французском обществе. Красивая, яркая, умная, отважная, она страстно любила свою несчастную родину и, не теряя надежды на ее возрождение, до конца оставалась преданной Наполеону, с которым не только она эти надежды связывала. Свидетельница великих событий – она жила в Варшаве и Париже – графиня Потоцкая описала их с чисто женским вниманием к значимым, хоть и мелким деталям. Взгляд, манера общения, случайно вырвавшееся словечко говорят ей о человеке гораздо больше его «парадного» портрета, и мы с неизменным интересом следуем за ней в ее точных наблюдениях и смелых выводах. Любопытны, свежи и непривычны современному глазу характеристики Наполеона, Марии Луизы, Александра I, графини Валевской, Мюрата, Талейрана, великого князя Константина, Новосильцева и многих других представителей той беспокойной эпохи, в которой, по словам графини «смешалось столько радостных воспоминаний и отчаянных криков».

Анна Потоцкая

Биографии и Мемуары / Классическая проза XVII-XVIII веков / Документальное