Андрей Богданов предлагает приземленное объяснение: «Возможно, страх был не столь велик, чтобы не отправить в Орду приличествующие случаю дары. Ведь именно богатейшие торговые города Новгород и Смоленск были оставлены в целости прошедшими рядом татарами… Мысль, что у татар, расправлявшихся с большими городами отдельными туменами, “не хватило времени” на грабеж Новгорода и Смоленска, следует оставить. Со всеми, кто не приносил им покорности, они бились до конца».
У Почекаева гипотеза другая: «На наш взгляд, истинной причиной отхода Бату от Новгорода стало невмешательство новгородского князя Ярослава Всеволодовича в конфликт монголов с Рязанью и Суздалем (кстати, впоследствии именно Ярослав Новгородский первым из русских князей признал зависимость от монголов)».
Существует и еще одно объяснение чудесного спасения Новгорода, которое предлагает Кузнецов: «Тезис о Георгии Всеволодовиче как об основной цели Батыя подтверждается тем, что откат монголов в степи начался после гибели владимирского князя. Отряд монголов, взявший 5 марта Торжок и устремившийся было к Новгороду, тоже вскоре начал отход. В Новгороде это отступление расценили как результат вмешательства Бога, святой Софии и молитв. На самом деле это было прекращением наступления кочевников по приказу Батыя, узнавшего о гибели на Сити великого владимирского князя Георгия Всеволодовича 4 марта 1238 года».
Монголы веером устремились на юг. Рашид ад-Дин подтверждал, что они решили «идти туменами облавой, и всякий город, крепость и область, которые встретятся на пути, брать и разорять». Каргалов писал: «Если в феврале завоеватели прошли несколькими большими ратями по речным и торговым путям, разрушая города, то теперь они двинулись широким фронтом мелких отрядов, подвергая страну сплошному опустошению. Основной удар был направлен в этот раз на сельские местности, на беззащитные села и деревни. Из края в край Руси, от Костромы до Торжка, поднялось дымное зарево, медленно продвигаясь на юг вслед за монголо-татарами. Как от лесного пожара, бежали дикие звери. Монголо-татарские разъезды рыскали по дорогам, убивали, жгли, грабили. Вся страна дымилась, захлестнутая татаро-монгольской волной. На дорогах и тропах лежали трупы – порубленные саблями, пронзенные стрелами, растоптанные копытами коней. Следом за монголо-татарским войском, разбухая от новой добычи, тянулись бесконечные обозы. Шли на юг под конвоем конных воинов тысячные толпы пленных. Позади завоевателей оставалась облитая кровью и окутанная дымом пожаров пустыня. Такого страшного разгрома еще не знала Русская земля».
И только один город мужественно встал на пути врага в южные степи. «На этой дороге Батый был задержан семь недель у города Козельска, где княжил один из Ольговичей, молодой Василий, – описывал Соловьев. – Жители Козельска решились не сдаваться татарам.
– Хотя князь наш и молод, – сказали они, – но положим живот свой за него; и здесь славу, и там небесные венцы от Христа Бога получим.
Татары разбили наконец городские стены и взошли на вал, но и тут встретили упорное сопротивление: горожане резались с ними ножами, а другие вышли из города, напали на татарские полки и убили 4000 неприятелей, пока сами все не были истреблены; остальные жители, жены и младенцы подверглись той же участи; что случилось с князем Василием, неизвестно; одни говорят, что он утонул в крови, потому что был еще молод. С тех пор, прибавляет летописец, татары не смели называть Козельск настоящим его именем, а называли
Только когда на помощь Батыю подошли войска Чингизидов Кадана и Бури, Козельск был захвачен.
Взятие Козельска стало завершающим актом кампании 1237–1238 годов, после чего наступил перерыв. Бату занимался устройством своего нового улуса и пополнял потрепанные ряды. Потрепанные почти исключительно в Северо-Западной Руси – войсками великого князя Георгия Всеволодовича.
Если под Коломной, по оценкам Хрусталева, погибло до 10 тысяч, то в Рязанской земле, при осаде Владимира и других городов, вероятно, еще столько же. Имелось и много раненых. Осада Козельска прибавила к ним еще как минимум 4 тысячи только убитыми. В общей сложности боеспособные части Чингизидов уменьшились примерно на 40 тысяч всадников, из которых погибших было до 25 тысяч. От немедленного продолжения военных действий пришлось отказаться. Последовала передышка, когда производились лишь локальные набеги на небольшие – 250–300 км – расстояния.
Карамзин напишет: «Ярослав приехал господствовать над развалинами и трупами. В таких обстоятельствах Государь чувствительный мог бы возненавидеть власть; но сей Князь хотел славиться деятельностию ума и твердостию души, а не мягкосердечием. Он смотрел на повсеместное опустошение не для того, чтобы проливать слезы, но чтобы лучшими и скорейшими средствами загладить следы оного».