Сын Михаила Ростислав вознамерился стать зятем венгерского короля Белы IV, но натолкнулся не только на отказ, но и предложение вместе с отцом покинуть Венгрию. Михаил Черниговский с сыном отправились сначала к Конраду Мазовецкому, а затем, покаявшись перед Даниилом Галицким, появились в его владениях. Ростислав получил от щедрот Даниила на кормление Луцк, а Михаил – обещание помощи в возвращении Чернигова.
Осенью 1240 года Батый со всей своей силой появился под Киевом, Осада длилась с 6 сентября по 19 ноября, а возможно, и по 6 декабря 1240 года. Как писал Соловьев, «окружила город и
А что же Михаил Черниговский и Даниил Галицкий? Помогли они Киеву? Нет, напротив. «Весть о гибели Киева послужила знаком к отъезду князей – Михаила в Польшу к Конраду, Даниила в Венгрию», – констатировал Соловьев. Действительно, Михаил Черниговский и его сын Ростислав вновь бежали в Польшу к Конраду Мазовецкому. Когда монголы ушли, Михаил вернулся в Киев и «воссел на призрачном престоле, в окружении развалин, залитых кровью». В 1242–1243 годах он пытается удержаться в Киеве, затем уходит в полуживой Чернигов.
Даниил Галицкий тоже предпочел не оставаться в своих владениях, когда в них вторглись монгольские тумены. Он вновь бежал в Венгрию к Беле IV. Батый подверг разорению оставшуюся без князей Юго-Западную Русь. Он не взял хорошо укрепленные Холм, Кременец и Данилов, но остальные города, в том числе обе столицы Даниила – Владимир-Волынский и Галич, – были захвачены и разграблены, а население перебито.
«В течение 1237–1242 годов армия, посланная монгольским императором, завоевала Северо-Восточную Россию, Киевщину, Польшу, Венгрию и Моравию и вторглась в пределы Австрии и Балкан, – писал Насонов. – Получив известие о смерти Угедея (декабрь 1241), монгольское войско, не потерпев ни одного поражения, двинулось через Молдавию и Валахию обратно на Восток… Батый остановился в Поволжье и присоединил страну “орусов” вместе с Кипчаком и Северным Кавказом к территории своего удела, входившего в состав великой монгольской империи. Его удел охватывал теперь не только “лесные народы” от низовьев Селенги до Иртыша, северную часть Семиречья, все нынешние Киргизские степи, Хорезм и Мазендаран, но также Кипчак, Поволжье, значительную часть русской равнины, северное Причерноморье и Кавказ до окраины “прохода Бакинского”».
Героическое сопротивление Северо-Восточной Руси, Рязани, Козельска, Переяславля-Залесского, Торжка, Киева, десятков и сотен безымянных для летописцев городков, сел и деревень сильно вмешалось в планы захватчиков. Завоевание Европы им пришлось отложить.
Многие наши историки и писатели в связи с этим умилялись тем, как Русь спасла европейскую цивилизацию от погрома. На это Гумилев справедливо замечал: «То есть исторической заслугой Древней Руси перед мировой цивилизацией является то, что русичи, не жалея себя, прикрывали католические монастыри, в которых наших предков предавали анафеме за принадлежность к схизме; рыцарские замки, откуда феодалы выходили грабить единоверную нам Византию; городские коммуны, торговавшие славянскими рабами, и пройдох-ростовщиков, изгнанных народом из Киева. И самое смешное, что это искреннее преклонение перед Западом почему-то называется патриотизмом!»
Заключение
Град Китеж
У победы много отцов. Поражение – всегда сирота.
Удивительными бывают причуды исторической памяти. Ярослав Всеволодович, Михаил Черниговский, Даниил Галицкий, бежавшие от вооруженной встречи с монголами, оказались на историческом пьедестале как доблестные правители. Георгий Всеволодович, принявший бой и героически погибший, стал чуть ли не символом поражения Руси от монголо-татарского нашествия.
Есть такая шутка, в которой есть доля шутки: «Историки более могущественны, чем Господь. Потому что Господь не может изменить прошлое». Историки, а до них и летописцы проделывали это с виртуозностью. Хороший пиар был у тех правителей, которые заботились о собственном придворном летописании и оставили много влиятельных потомков, имевших своих придворных историков, воспевавших славу предков.