13 мертвецов

Пирс утомился от вранья. Нагнувшись, он вынул из сапога нож «Грин-Ривер». Дефт попятился к окну.

– Что ты делаешь в Лост-Лимите?

– Мы бежали от суеверных соседей. – Дефт не сводил с «Грин-Ривера» глаз. – Они считают, раз я травник, значит…

– Хватит, – перебил Пирс. – Я это уже слышал от твоей индианки. Или ты скажешь мне, зачем отправился в Ад, или я отрежу твое чертово ухо.

– Вы не такой, – пробормотал старик, вжимаясь в стену. – Не такой, как Мерфи.

И вновь будто шаровая молния отрикошетила от черепной коробки Пирса изнутри, прошила мозг и разбросала веером картинки. Раненый клерк в филиале «Америкен-банка», кровь и кусочки легочной ткани на полированой стойке. Расстреляный конестогский дилижанс, возница свесился с облучка… Бабка, спящая под одеялом, седые волосы на перине, беззубый причмокивающий рот…

Губы Пирса растянулись в оскале.

– Даю тебе десять секунд, прежде чем ты узнаешь, какой я.

Дефт сглотнул, дернув кадыком.

– Три, четыре, семь…

Пирс поднял к потолку нож.

– Хорошо! Хорошо, постойте!

– Так-то, – Пирс убрал оружие за голенище. – Я весь внимание.

Дефт глубоко вздохнул и повернулся к чернеющей на полу скважине.

– Полвека назад, – сказал старик, – я жил в этом доме. И я выкопал эту яму.

«– Элия Девенлоп не был христианином. Он был одержим бесами задолго до того, как повел заблудшую паству на север. Но именно в Лост-Лимите дьявол вселился в него буквально. Проповедник бредил тайными знаниями и запретными манускриптами. В старых книгах он вычитал о земле за Утесом Забвения, где, как верили индейцы, демоны рыскают во плоти, зримые, в отличие от Бога, в котором разочаровалась мытарствующая душа Девенлопа. Священник говорил о происках Сатаны, о том, что в заброшенном форте община найдет убежище от грехов. Но он был самым отъявленным грешником, и во многом посрамил библейского Люцифера.

Сначала все шло неплохо. Двенадцать семей разбирали казармы, ремонтировали тротуар, строили дома и церковь. Мои родители казались счастливыми, одухотворенными. И я радовался вместе с ними: мне было двенадцать, а Ванессе, мой сестре, – семь. Я помню преподобного: высокий худой человек в черном сюртуке, в рубашке с бумажным воротником, с тонким шнурком вместо галстука. Я помню его шляпу и его голубые глаза, которые утешали и согревали в стужу, и его бархатный голос, звучащий в новой, пахнущей опилками церкви. Ванесса сидела подле меня и спрашивала, будет ли в раю так же холодно.

Я был слишком мал, чтобы понять, когда именно изолированный поселок богомольцев превратился в пекло. Однажды Девенлоп ушел в лес вместе с двенадцатью патриархами – главами семейств. Возвратившись с той роковой прогулки, мой отец был бледен и говорил странные вещи. Об огнях, которые он видел в сосняке, и о рогатом ангеле, идущем по облаку. Встревоженная мать сказала, что у ангелов нет рогов, а он посмотрел на нее так страшно! И перед сном Ванесса сказала мне, что это не отец вернулся из леса, а чужой человек в маске отца, и я засмеялся детской глупости, но волосы встали дыбом у меня на голове.

Потом пошел снег. Много снега. Жена мистера Трейси пропала, собирая хворост. Мы ее не искали.

Спустя неделю Девенлоп собрал патриархов в церкви. Я не знаю, о чем он говорил, быть может о новом рационе, который следует ввести в общине. Да, вы верно догадались, сэр, проповедник требовал, чтобы мы ели друг друга, и голод тут ни при чем, ведь в кладовках было достаточно солонины и прочих запасов. Дело не в голоде и не в христианском Люцифере: то, что видел Девенлоп в лесу, не имело отношения к христианству. Это была первобытная дикость, сэр. Нечто, отличное от зла в нашем привычном понимании.

Четверо патриархов отринули чудовищное предложение. О господи, всего лишь четверо из двенадцати отказались колоть, варить и употреблять в пищу своих жен и детей! И моего отца не было в их числе! Я думаю, тот рогатый ангел свел его с ума. Я надеюсь, он был безумен, преклоняя колени пред Девенлопом.

Сперва мы ели одного человека в неделю. Я говорю „мы“, потому что эти пальцы держали ложку, эти губы высасывали жирную юшку, эти зубы – да буду я проклят – рвали мясо, грызли кости и пили костный мозг! Хотите знать, какова на вкус человечина? Как телятина, сэр. Немного волокнистая, пресная, но вполне съедобная.

Мы не могли отказаться – я убеждаю себя в этом уже пятьдесят лет. Мы трапезничали прямо в оскверненной церкви. Девенлоп благословлял пищу. Мне часто снится эта картина: длинный стол и проповедник, стоящий за кафедрой с прожаренной детской ножкой в руке. Его голубые глаза. Его жирный рот.

Пищу готовили жены четырех еретиков. Их самих Девенлоп отлучил от благодати и запер в блокгаузе. Ими по очереди нас и кормили. Поварихам запретили носить одежду, а по двору они перемещались на четвереньках, как псы. Так впервые я увидел голую женщину.