13 мертвецов

– Нас с отцом всегда недолюбливали, – сказала Малка. – Соседи полагали, отец – ведьмак. А я, само собой, ведьма. Мы давали им снадобья, лечили их суставы, печенки и желудки, но оставались дьяволопоклонниками.

«Сатанинское исчадье», – каркнул в сознании прокуренный голос. Отражение Пирса в ручье исказилось. Будто уродливая старуха таращилась на него со дна. Пирс поморщился.

– С каждым неурожаем, с каждым заморозком, с каждым умершим теленком они все враждебнее смотрели на нас. А падре все чаще упоминал колдунов в воскресных проповедях.

– И вы ушли?

Малка невесело усмехнулась. Нет, она не была красавицей, но что-то в ее жестком обветренном лице приковывало взгляд. Встревоженно раздувающиеся ноздри, рубленые скулы…

– Мои предки, тсистсистас, шайенны по-вашему, снимали скальпы с врагов. Ваши предки вешали своих собственных дочерей и жен. Но дикарями называют нас.

– Инквизиции больше нет.

– Но есть Бог в сердцах подлых трусливых людей.

Пирс наполнил второе ведро. В дебрях завыло что-то, что выдавало себя за волка, но каждый, кто хоть раз слышал волчий вой, почуял бы подвох. Глумливо заохали незримые птицы. Заскрипел валежник.

– Ты не боишься? – спросил Пирс.

– Демонов?

– Да хотя бы нас. Не боишься спать под одной крышей с мужчинами, которые изнасиловали бы и свинью?

– Я не свинья. – Глаза Малки блеснули. – Я найду способ постоять за себя.

Пирс сильно сомневался. Однако ему понравился норов индианки.

На обратном пути, в тумане, пахнущем прелой листвой и кровью, Малка произнесла:

– Тебя называют Гробом. Откуда это прозвище?

Пирс подумал было соврать, но взгляд девушки, прямой и располагающий, заставил сказать правду.

– Я родился в гробу.

Брови Малки вопросительно выгнулись.

– Моя мать была мнимоумершей. Ее похоронили заживо. На седьмом месяце беременности.

В своей голове – короткой вспышкой – Пирс увидел тьму. Ясеневую утробу, «деревянное пальто», которое он никак не мог помнить. Из чрева во чрево. Из матери в червивую почву.

«Пусть кроты и опарыши цацкаются с тобой!»

– Ее закопали неглубоко. Кладбищенский сторож услышал плач и позвал землекопов. Могилу разрыли. Но мама уже испустила дух.

Вспышка: погост под проливным дождем. Ливень заливает прямоугольную яму и открытый гроб, капли барабанят по белому лицу женщины, по распахнутым глазам. Смывают кровь с младенца, лежащего меж раздвинутых – насколько позволяют стенки гроба – ног. Гроб как лодка, плывущая в ад. И ошарашенные могильщики. И нет Бога в грозовых небесах.

– Тебя воспитал отец?

– Когда мне было два года, отец погиб в войне за пастбища. Я жил у бабушки.

Сами мысли о старухе смердели папиросами и кислым запахом изо рта.

– Индейцы бы сказали, что ты – особенный мальчик. Победивший смерть.

«Бабуля была иного мнения».

Крепостная стена выросла из тумана. Пирс обернулся, убеждаясь, что за ними никто не идет, что шорох позади – проделки ветра и мглы. Он отворил дверь и вошел в Ад.

Сумерки окутали форпост, как дым погребальных костров. Принесли белую порошу и стылую вьюгу. Погрузились в тишину искалеченные кирками комнаты. Кладоискатели перелопатили большую часть хибар, но нашли лишь пыль и косточки крыс, человеческие зубы в сарае и ржавые ножницы под шкафом.

Мерфи не унывал. Оставалось полдюжины зданий, дом священника, церковь и дощатый тротуар. И тринадцатифутовые стены крепости, но все надеялись, что до них дело не дойдет.

Поужинав у камина, мужчины занялись кто чем. Мерфи чистил свой кольт. Принявший на грудь Мердок отправился подышать воздухом. Эллисон листал книги. Странная библиотека была у преподобного Девенлопа: обшитый подозрительной светло-красной кожей мистический трактат, средневековые инкунабулы, осыпающиеся прахом компендиумы. Эллисон продемонстрировал похабную иллюстрацию: голая девка совокуплялась со вздыбленным кабаном, а по намалеванному небу носились совы и летучие мыши.

– Чем они тут занимались, эти богомольцы?

– Кушали, – сказал Мерфи, шлифуя тряпочкой рукоять «Патерсона».

Лампы чадили, в гостиной стало трудно дышать. Пирс вышел на крыльцо, закурил, рассматривая притворно безжизненный поселок.

«Твое место в Аду!» – твердила бабушка.

Пирс размял шею. Ветер уносил пепел во мрак. Не помогали горящие факелы на шестах. В окне дома напротив мелькнул огонек. Кто-то зажег внутри свечу. Пирс помедлил и сошел с крыльца. Стараясь не скрипеть настилом, пересек улицу. Впрочем, если бы он даже громыхал сапогами, вьюга скрала бы шум.

Трухлявая ступенька развалилась под подошвами, как печенье. Пирс узнал хибару – ту, где под лежанкой обнаружился лаз. Как и во всех прочих лачугах, здесь было две комнаты и закуток для омовения. Готовили пищу поселенцы либо во дворе, либо в одной из спален. Прижавшись к косяку, Пирс заглянул в проем. Фантазия подкинула образ полуголого индейца в боевой раскраске. Рука потянулась к кобуре, но замерла на полпути.

– Что ты тут делаешь?

Дефт вздрогнул и заслонился восковым огарком. В пламени свечи серебрились две вертикальные полосы на морщинистых щеках: подсыхающие дорожки слез. Белки Дефта покраснели.

Пирс юркнул в дом, притворив дверь.

– Я просто проверял…

– Заткнись.