Через две недели после смерти матери в доме моего отца произошел пожар. Очаг возгорания был в подвале, но дым и сажа закоптили весь дом. Теперь его нужно было очищать от пола до потолка, и этим должна была заниматься бригада, нанятая страховой компанией. Все вещи, принадлежащие матери, должны были пройти через руки совершенно незнакомых мне людей. И это меня беспокоило.
Я бы хотела, чтобы эти вещи остались на своих местах. Я бы хотела, чтобы ее одежда висела в шкафу в том порядке, как ее повесила мама. Я хотела, чтобы рождественские украшения оставались лежать в коробках, как она их разложила. Я хотела, чтобы однажды – когда настанет время, я открыла бы ее шкатулку с драгоценностями и увидела, как она в последний раз разложила украшения. Но в нашем случае все было по-другому. Ее одежда не сохранила ее запаха. Я даже не смогла разобраться, какую книгу она читала в последний раз. И мы уже никогда не сможем рассортировать ее вещи в нашем доме.
Несколько лет спустя, когда умер Линкольн, мне снова захотелось, чтобы время остановилось. Мне казалось, что если я изучу способ, по которому он развешивал одежду в шкафу, или если я пойму в каком порядке он читал свои книги, я смогу больше о нем узнать, даже после его смерти.
Возможно, на клочке бумаги осталась какая-то запись. Или, может, я найду картинку, которую раньше не замечала. Мне хотелось каким-то образом создавать новые воспоминания, включающие в себя Линкольна, даже несмотря на то что его уже не было рядом. Хотя мы прожили вместе шесть лет – этого было недостаточно. Я была не готова отказаться от всего, что напоминало о нем. Я думала, что избавившись от его вещей, которые мне больше не нужны, я расстанусь с ним. И мне этого не хотелось.
Мои попытки остановить время не увенчались успехом. Весь остальной мир упорно продолжал двигаться вперед. По прошествии многих месяцев я сумела отказаться от своего желания сохранить все, как было. Я начала избавляться от журналов, которые Линкольн получал по почте. Однако я должна признать, что прошло два года, прежде чем я выбросила его зубную щетку. Я понимала, что она ему больше ни к чему, и все же мысль ее выбросить я расценивала почти как предательство.
Хотя, как психотерапевт, я помогала людям развивать рациональное мышление, горе вызвало у меня массу иррациональных мыслей. Оно вынуждало меня жить прошлым – так Линкольн оставался живым. Но если бы я все время была погружена в воспоминания, у меня вряд ли бы появились новые и счастливые переживания.