В своей комнате Таня бросилась на кровать, пытаясь отдышаться, но почувствовала, как что-то больно впилось в ногу. Она совсем забыла о компасе. Вытащила его из кармана и с сомнением оглядела. Мало того что стрелка не работала, на месте «С», обозначающей север, была буква «Д». Пытаясь понять, к чему это, Таня нахмурилась и медленно убрала компас под подушку, гадая, зачем же странная старуха отдала его именно ей.
В среду утром Таню вытащил из глубокого сна чей-то крик. Сквозь криво повешенные шторы в окно пробивался яркий солнечный луч. Часы на туалетном столике показывали шесть.
Крики продолжались. Это Амос, отец Уорика, звал его из своей комнаты на третьем этаже. Старик бушевал все громче:
– Уорик! Где ты? Я хочу свой завтрак! Уже поздно! Ты всегда опаздываешь, парень!
Послышались тяжелые шаги: Уорик спешил к старику. Последние годы, кроме него и Таниной бабушки, никто больше не общался с Амосом. Старый затворник не хотел видеть даже Фабиана. Уорик сам обслуживал отца ночью и днем, а если в какой-то момент его не оказывалось дома, Амос кричал, пока не иссякали силы.
Наверху хлопнула дверь – крики прекратились. Таня лежала, глядя на потрескавшийся, грязный потолок, и понимала, что пробовать заснуть снова бесполезно. В конце концов она встала, умылась, натянула джинсы, ярко-красную футболку и сандалии.
За завтраком все угрюмо молчали. Таня помешивала кофе, сонно таращась в чашку, а Фабиан с заспанными глазами возил по тарелке надкушенным тостом, не пытаясь завести разговор.
– Уорик сообщил мне, что вчера ты слегка расстроилась, Таня, – произнесла бабушка, делая глоток чая.
Она никогда не ела по утрам, но настаивала, чтобы все обязательно присутствовали на завтраке, что крайне раздражало Таню.
– Я не расстроилась. Я просто хотела… помочь… с книгами…
– Понятно. – Флоренс явно не обмануло Танино отрицание.
– Я думала, Уорик просто хочет убрать там. Я не предполагала, что он собирается избавиться от всех книг. – Таня бросила обвиняющий взгляд в сторону Уорика, но тот остался невозмутимым.
– Собственно, это была моя идея – отдать книги, – сказала бабушка. – Их никто не читал долгие годы.
– Я бы прочла! – воскликнула Таня.
– Мне очень жаль. – В голосе Флоренс не слышалось и тени сожаления. – Если бы я знала, то оставила бы их.
Она помолчала, допивая чай.
– Но я не могу просить их вернуть. Это неприемлемо.
Таня решила, что лучше не отвечать. Надменная манера бабушки начинала порядком действовать ей на нервы. Она искренне обрадовалась, когда завтрак закончился, и метнулась к себе в комнату. Пока стелила постель, компас, который дала ей цыганка, выскользнул из-под подушки и, лязгнув, упал на пол. Таня переложила его в тайник под половицей, достала из-под алого покрывала книгу, унесенную вчера из библиотеки, и прижала к груди, радуясь, что успела спасти ее от Уорика. Прямо сейчас хотелось одного – выбраться из дома и оказаться подальше от всех.
Она свистнула Оберону, терпеливо ожидавшему у подножья лестницы. Вместе с ним вышла через черный ход в совершенно заросший сад. В самом дальнем конце сада виднелся заброшенный альпинарий с вольготно раскинувшимися по камням сорняками и дикими кустарниками. Сегодня он выглядел еще более запущенным, чем обычно. Вдруг Таня кое-что заметила. На горке камней стояло трое садовых гномов, самых уродливых и самых живых на вид из всех, что ей когда-либо попадались. Она нахмурилась. Возиться с таким нелепым украшательством сада – совсем не в духе бабушки. И тут гном шагнул в ее сторону. Таня подскочила.
Они
Оберон гавкнул и спрятался за ее ногами. Существо, казалось, не смотрело на нее, а стояло, вперившись в Оберона таким голодным взглядом, что Тане стало не по себе.
– Вы… вы гоблины? – осторожно спросила она.
Гоблин – или кем бы он ни был – встряхнулся и взглянул на Таню, будто только что заметил. Красная футболка делала ее невидимой для фейри, поняла Таня, а заговорив, она сама разрушила эти чары. Ей хотелось пнуть себя за собственную глупость.
Существо продолжало таращиться на нее. Ростом чуть выше колена, с толстым жабьим лицом и острыми большими зубами, определенно способными сильно укусить. Таня посмотрела на двух других. Один сильно горбился, и ему приходилось вытягивать шею, чтобы разглядеть ее. Другой тут же попятился. Он был меньше остальных и, вероятно, выглядел бы даже приятным, если бы не жуткие синяки, усеявшие его с головы до ног. Некоторые старые – уже желтые и зеленые, другие – синие и фиолетовые – явно появились недавно. Синяк под глазом, очевидно, был из самых свежих. Маленький заговорил первым:
– Неужто это нам не снится: ребенок смертный не боится? – произнес он нараспев, низким странным голосом.
– Кто тайным зреньем наделен, тот видит ночью нас и днем, – сказал горбун.