14 встреч с русской лирической поэзией

На этот раз Муза должна воспеть юную весну: и её изумительную цветовую гамму (торжество голубого и зелёного цвета), и божественные ароматы, разливающиеся вокруг. Но этим поэт не ограничивается, ибо призывает богиню всмотреться в окружающий мир, призывает к наблюдательности. Симптоматично следующее: вторая-четвёртая строфы произведения начинаются глаголом «смотри»: «Смотри, как цепью птиц станицы / Летят под небом и трубят…»; «Смотри: в проталинах желтеют, / Как звёзды, меж снегов цветы…»; «Смотри: как солнце золотое / Днесь лучезарнее горит…» Конечно же, анафорическая конструкция несёт на себе вполне определённую смысловую нагрузку, давая читателю некую пространственную установку: всмотрись в окружающий тебя мир природы, восхитись его первозданной красотой.

Стихотворение завершается пафосным восклицанием «блещущей» природы: «Или какой себя венчает / Короной мира царь?» Но почему бы не доверить эти слова, содержащие в себе главный, философский смысл гимна весне, Музе? Тем не менее в этом произведении на первом плане сама реальность, её восхитительные картины, вызывающие разнообразные ассоциации: птичьи «гласы с облаков» сравниваются со звуками гуслей и свирели, желтеющие меж снегов цветы – со звёздами, а у неба обнаруживается «весёлое, младое» лицо!

Как мы видим, и у Ломоносова, и у Державина обращение к Музе – некий стилистический приём, некая условность. Оно не оказывает существенного влияния на содержание произведений, а лишь фиксирует принадлежность последних к определённой культурной традиции: представители классицизма с почтением относились к античному искусству и его знаки, образы вводили в свои тексты.

Так и напрашивается вывод о том, что образ Музы с течением времени должен был исчезнуть из русской поэзии как знак «омертвевшей» традиции, как рудимент прошлого, не имеющего никакого отношения к настоящему. Но, может быть, этот мифологический образ ожидает совсем другая судьба – и он будет «оживлён», ибо наполнится новыми смыслами, актуальными для последующих поколений?

Муза, спасающая человека от «свинцового груза» забот

Уже начало стихотворения К.Н. Батюшкова «Беседка Муз» (1817) отражает биографическую реальность:

Под тению черёмухи млечной
И золотом блистающих акаций
Спешу восстановить алтарь и Муз и Граций,
Сопутниц жизни молодой.

Спешу принесть цветы и ульев сот янтарный,

И нежны первенцы полей:
Да будет сладок им сей дар любви моей
И гимн поэта благодарный!

Дело в том, что в мае 1817 года К.Н. Батюшков сообщил Н.И. Гнедичу о беседке, убранной им в саду для поэтических занятий.

Беседка воспринимается поэтом как «жертвенник муз». Но тогда неизбежно возникает вопрос: о чём лирический герой стихотворения молит последних? О славе? Нет, ибо «талант его ничтожен». Как мы понимаем, традиционный ответ на вопрос невозможен.

Он молит муз – душе, усталой от сует,
Отдать любовь утраченну к искусствам,
Весёлость ясную первоначальных лет
И свежесть – вянущим бесперестанно чувствам.

Пускай забот свинцовый груз

В реке забвения потонет,
И время жадное в сей тайной сени муз
Любимца их не тронет.

Читая стихотворение, мы ощущаем усталость человека от «свинцового груза» забот (насколько психологически точен метафорический эпитет, употреблённый Батюшковым!) Самое страшное для него – беспрестанно вянущие чувства, а поэзия (Музы её символизируют, не воспринимает же автор их мифологически!) в этом случае призвана спасти душу, утратившую любовь к прекрасному.

Мифологический образ выполняет в стихотворении К.Н. Батюшкова психологическую функцию, так как непосредственно участвует в раскрытии душевного состояния лирического героя в кризисный период его жизни. У самого же героя обнаруживаются черты романтического мироощущения: отчуждение от унылой, прозаической жизни; устремлённость к прекрасному, возвышенному – его признаки.

Муза = Вдохновение = Гений чистой красоты

В стихотворении В.А. Жуковского «Я Музу юную, бывало…» (1822–1824) встречи лирического героя с богиней «в подлунной стороне» были особо значимы, ибо в это же время к нему с небес слетало Вдохновение, которое «на всё земное наводило животворящий луч». Именно в этот период граница между Жизнью и Поэзией исчезала.