150 часов до встречи

Приглядевшись, я и вправду замечаю, как среди колонн мчится поезд. Вид на берега уже сменяется с лесопарков на городской антураж: видны и дома, и дороги, и люди.

– Нижний Новгород всегда казался мне… двуликим, – Саша продолжает беседу сама с собой. – Омываемый двумя реками, расположенный по две стороны одной из них, совершенно разный при дневном свете и ночной тьме. Этот город излучает аномальную энергию. С потусторонним можно столкнуться в любой момент – главное, знать, где искать. А, кстати, вот и моя отдушина, Мукомольный завод, – она указывает на элеваторы, вроде тех, что я видел на въезде в Рязань. – Его забросили лет десять назад, как раз после открытия вокзала, так что теперь я гоняю туда. Вообще, там на входе стоит охрана, но этих дедков можно обойти в два счёта. Только от собак порой приходится побегать…

– Почему ты так любишь заброшки? – спрашиваю я.

Саша сползает с перил, отставив бокал в сторону, отворачивается от водной глади и только спустя пару минут размышлений отвечает:

– Они напоминают мне меня. Я ведь тоже заброшенная. Во мне тоже когда-то жили люди: в моей памяти, в моей душе… в моём сердце. А потом они ушли, забрав с собой всё самое важное, а внутри меня остались лишь отсыревшие обои и погоревшие лампочки… Когда я хожу по заброшкам, мне кажется, что я смотрю на себя изнутри.

От такого признания мне становится не по себе, и я вновь верчусь по сторонам.

– О, а это что за церковь? – пытаюсь своим вопросом вернуть Сашу в реальность.

– Благовещенский монастырь, – даже не оборачиваясь, отвечает она. – К сожалению, не заброшенный, так что я им никогда не интересовалась. Знаю только то, что стоит он тут с самого основания города.

– А мост? – спрашиваю робко, будто провинившийся сын просит прощения у обиженной матери.

– Канавинский, – флегматично отвечает она. – Тоже ничего интересного.

Затем лаконичным движением достаёт новую сигариллу, на этот раз оставив меня без предложения, прикуривает, медленно переворачивается лицом к реке и выпускает дымное облачко.

– Это «Стрелка». Так называют слияние Оки и Волги, – скучающим тоном поясняет Саша и указывает куда-то длинным пальцем с чёрным маникюром. – А вон как раз Речной вокзал.

Вскоре мы стыкуемся у порта, и нам сообщают, что остановка продлится четыре часа.

– Пойдём.

Саша резковато дёргает меня за плечо, отчего перед глазами всё мелькает как при раскадровке фильма.

– Куда? – запоздало реагирую я, сходя на перрон.

– Я покажу тебе свой мир.

Саша идёт размеренным темпом, громко цокая каблуками по асфальту, но при этом делает очень широкие шаги, и мне едва удаётся за ней поспевать.

Мы пролетаем Рождественскую церковь – роскошный храм с белокаменной резьбой на фоне краснокирпичных стен. Пролетаем и набережную Федоровского – самое красивое место Нижнего Новгорода, с которого весь город виден как на ладони. Пролетаем – потому что Саша стремительно несётся дальше, лишь невзначай бросается названиями того или иного места, но не даёт ни малейшей возможности задержаться и полюбоваться красотой города хотя бы минуту. Не даёт, потому что для неё всё это – скучно.

– Некоторые вещи мертвы ещё при жизни, а некоторые – живы даже после смерти, – поясняет она на бегу, но из-за колик в боку и тёмных пятен перед глазами, у меня совершенно нет сил на размышления о её философии.

Мы выбегаем на широкую улицу, облагороженную брусчаткой. Машин здесь нет, вся дорога забита пешеходами. По обе стороны стоят здания с изящными фасадами, в которых продаются всевозможные сувениры. Прохожие ходят с набитыми сумками и широкими от удовольствия улыбками, фоткаются на фоне ажурных витрин – сразу видно, здесь полно туристов.

– Это Большая Покровская, – вскользь поясняет Саша. – Альтернатива Московского Арбата. В царские времена здесь жили одни дворяне, и обычных жителей сюда даже не пускали. А теперь вся улица стала историческим центром.

Мы пролетаем множество памятников, музеев, усадьб, гимназий и театров, каждый из которых сам по себе является великим памятником архитектуры, но Саша не обращает на них внимания. Мы петляем ломаным маршрутом, сворачивая по переулкам и тоннелям, потому что из всех местных достопримечательностей Сашу волнует только одно – стрит-арт.

На нашем пути практически каждый дом носит своё почётное граффити, причём не какие-нибудь члены, жопы и матерные фразы, а настоящие произведения искусства: парень, построивший лестницу из книг, чтобы дотянуться до окна с видом на звёздное небо; хуманизированный полумесяц, скрывающийся от ночной темноты под зонтом; несколько однотипных работ с изображением белых абстрактных фигур людей. В каждом из этих рисунков чувствуется вложенный смысл, но столь глубинный, что достать его не удаётся. А Саша, словно экскурсовод, рассказывает о каждом экспонате – когда он появился, кто автор, что оно обозначает по её субъективному мнению. Когда я делюсь с ней своим сравнением, она подмечает:

– В Нижнем Новгороде полно музеев, но кому они нужны, когда весь город – сам по себе огромный музей стрит-арта.