16 лѣтъ въ Сибири

У всей революціонной молодежи есть много общаго въ нравахъ, обычаяхъ, пріемахъ, но особенно такая общность развивается, конечно, послѣ совмѣстнаго пребыванія въ тюрьмѣ. Въ этомъ отношеніи нѣсколько отличался отъ другихъ Л-и: онъ мало походилъ на русскаго революціонера, да въ сущности и не былъ имъ. Странно сложилась судьба его: честный, исполнительный и знающій свое дѣло инженеръ, онъ былъ строителемъ какого-то форта въ Царствѣ Польскомъ, когда познакомился съ мировымъ судьей Бардовскимъ, служившимъ въ Варшавѣ, и имѣвшимъ сношенія съ Куницкимъ, Варышжимъ и другими членами польской организаціи «Пролетаріатъ». Объ этихъ сношеніяхъ узнала полиція, и Л-и былъ арестованъ; какъ военно-служащій, онъ былъ приговоренъ къ смертной казни, которая, вслѣдствіе поданнаго имъ прошенія, замѣнена была ему 20 лѣтней каторгой. Рѣшительно никто изъ лично знавшихъ «капитана», какъ мы его называли, не могъ поставить ему въ вину этотъ поступокъ. Наоборотъ, скорѣе надо было удивляться, что «капитанъ», нераздѣлявшій политическихъ взглядовъ революціонеровъ, мирился со своей участью и, будучи на Карѣ, ничего не предпринималъ для того, чтобы добиться полнаго помилованія. Умный отъ природы человѣкъ, довольно свѣдущій въ инженерной области, онъ и на Карѣ нисколько не стремился пріобрѣсти какія-либо политическія воззрѣнія. Его же собственныя симпатіи, привычки и традиціи склоняли его къ монархическимъ взглядамъ. Товарищемъ капитанъ оказался прекраснымъ; онъ всегда былъ готовъ исполнить любую работу и охотно брался за всякій физическій трудъ, но рѣзко возставалъ противъ какого-либо нарушенія принципа равенства, противъ всякихъ привелигій. Не имѣя ни малѣйшей склонности къ какимъ-либо соціальнымъ вопросамъ и считая ихъ «философіей», что на его языкѣ означало нелѣпость, безсмыслица и т. п., онъ интересовался, кромѣ математики, только исторіей и беллетристикой. Не знаю, обладалъ ли капитанъ склонностью къ дебатамъ отъ природы или онъ заразился ею въ революціонной средѣ, — вѣроятно дѣйствовало то и другое, но Л-и вступалъ въ дебаты по поводу самыхъ отвлеченныхъ предметовъ и любыхъ житейскихъ вопросовъ. Спорилъ онъ горячо, со страстью, не безъ остроумія и находчивости, поражая собесѣдника парадоксами. Благодаря честному и прямому характеру, капитанъ пользовался въ тюрьмѣ довольно большой симпатіей.

Его сопроцессникъ Феликсъ Конъ, также помѣщался съ нами одно время въ «Синедріонѣ». Это былъ совсѣмъ молодой юноша 21–22 лѣтъ, страстный патріотъ польскаго соціалистическаго движенія, экспансивный и легко поддававшійся вліяніямъ другихъ, въ особенности, если послѣдніе отстаивали самые крайніе революціонные проекты. Въ тюрьмѣ онъ поддался вліянію Бобохова и Адріана Михайлова и желалъ перенести въ Царство Польское русское народничество, конечно, неимѣвшее тамъ ни малѣйшаго смысла.

Неизмѣннымъ жителемъ «больницы» со времени прихода на Кару и до выхода изъ нея былъ упомянутый мною уже выше «лейбъ-медикъ» Александръ Прибылевъ. Ветеринарный врачъ по профессіи, онъ, какъ извѣстно, лѣтомъ 1882 года былъ арестованъ, будучи выслѣженъ агентами Судейкина: въ квартирѣ занимаемой имъ вмѣстѣ съ женой, урожденной Раисой Гроссманъ, была динамитная мастерская. Еще на волѣ Александръ Васильевичъ пристрастился къ медицинѣ и не оставлялъ занятія ею во все время пребыванія на Карѣ. Около его постели находился небольшой шкафчикъ, въ которомъ помѣщались наиболѣе нужные медикаменты. Къ своимъ паціентамъ онъ относился въ высшей степени внимательно и участливо. Благодаря этому, а еще въ большей степени его предшественнику, доктору Веймару, на Карѣ и въ ея окрестностяхъ создалась въ высшей степени лестная для политическихъ врачей репутація. Прибылевъ отличался довольно уживчивымъ характеромъ, но подчасъ въ сильной степени раздражался, въ особенности, когда касались его спеціальной области. Его, впрочемъ, нельзя было причислить къ узкимъ спеціалистамъ и, хотя онъ не читалъ «мухоморныхъ» книгъ по соціальному вопросу, но не безъ интереса относился къ журнальнымъ статьямъ и устнымъ спорамъ. Закончу характеристики новыхъ моихъ сокамерниковъ разсказомъ о «докторѣ Панглосѣ», какъ мы называли Нагорнаго. Вольнослушатель Петербургскаго университета, полтавскій «казакъ» Осипъ Нагорный судился вмѣстѣ съ Хохловымъ и Евсеевымъ за убійство шпіона и приговоренъ былъ къ смертной казни, которая замѣнена была ему безсрочной каторгой. Маленькаго роста, съ медленной походкой, онъ вполнѣ заслужилъ данную ему кличку: ко всякому самому обыденному и несложному вопросу нашъ «д-ръ Панглосъ» подходилъ съ точки зрѣнія какой-нибудь философской теоріи. Въ общемъ же этотъ разсѣянный юноша, напоминавшій семинариста, глубокомысленно спрашивавшаго: «что есть веревка?» былъ недурной товарищъ, съ которымъ можно было легко ужиться, но нельзя было договориться до чего-либо, разъ дѣло касалось области, имѣвшей отдаленнѣйшее отношеніе къ философіи.

* * *