16 лѣтъ въ Сибири

Василій Степановичъ Ефремовъ былъ однимъ изъ наиболѣе симпатичныхъ людей на Карѣ. Сынъ дьячка, онъ, по окончаніи семинаріи, поступилъ въ ветеринарный институтъ въ Харьковѣ. Добрый, честный, очень неглупый отъ природы человѣкъ, онъ отличался большой любознательностью и неменьшей застѣнчивостью. Тяжелый приговоръ, въ особенности совершенный имъ актъ униженія — подача прошенія о помилованіи, дѣйствовали на него крайне угнетающимъ образомъ: онъ былъ чрезвычайно мраченъ и не могъ простить себѣ этого поступка. Но, повидимому, правительство вскорѣ само сознало совершенную имъ надъ Ефремовымъ жестокость; поэтому, по манифесту Александра III въ 1883 г., безсрочная каторга замѣнена была ему 12-ти лѣтней. Это обстоятельство нѣсколько примирило его со своей участью: Ефремовъ сталъ чувствовать себя значительно бодрѣе и началъ усиленно заниматься. Онъ интересовался, главнымъ образомъ, соціальными вопросами, прочиталъ много сочиненій по политической экономіи, для чего изучилъ въ тюрьмѣ нѣмецкій и французскій языки. По воззрѣніямъ онъ былъ народникомъ и считалъ бѣдствіемъ для Россіи развитіе въ ней капитализма.

Главнаго виновника процесса Ефремова и товарищей — Ѳомина-Медвѣдева судили отдѣльно отъ другихъ, въ Харьковѣ-же. Онъ также приговоренъ былъ къ смертной казни, которая тоже замѣнена была ему безсрочной каторгой. Но опасаясь, повидимому, чтобы товарищи вновь не устроили ему побѣга, его послѣ суда въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ держали совершенно изолировано въ разныхъ центральныхъ тюрьмахъ Западной Сибири, тщательно скрывая мѣсто его заключенія; затѣмъ его повезли въ Петербургъ и посадили въ Алексѣевскій равелинъ. Въ 1883 году къ нему примѣнили коронаціонный манифестъ, замѣнивъ безсрочную каторгу двадцатилѣтней, и отправили его на Кару.

На волѣ Медвѣдевъ слылъ за чрезвычайно смѣлаго, отважнаго человѣка, готоваго пойти на самое рискованное предпріятіе. Бывшій почтальонъ, Медвѣдевъ окончилъ лишь уѣздное училище, но отъ природы онъ обладалъ очень недурными способностями и, благодаря пребыванію среди интеллигентныхъ товарищей, кое что пріобрѣлъ изъ ихъ споровъ и бесѣдъ. Личныя его склонности лежали исключительно къ техническимъ занятіямъ, — къ нимъ онъ имѣлъ огромныя способности. Такъ, сидя въ Алексѣевскомъ равелинѣ, Медвѣдевъ, тайкомъ отъ жандармовъ, изъ хлѣба до того искусно сдѣлалъ какую-то фигурку, что когда ее затѣмъ у него нашли, то комендантъ крѣпости и другія должностныя лица открыто выразили ему свое изумленіе. Этой-то фигуркѣ онъ приписывалъ фактъ примѣненія къ нему манифеста.

На Карѣ его техническія способности нашли себѣ еще болѣе широкое примѣненіе. За что, бывало Медвѣдевъ ни возьмется, всюду онъ проявлялъ удивительную ловкость, изящество, искусство: онъ одновременно былъ прекраснымъ портнымъ, сапожникомъ, граверомъ, скульпторомъ и пр., и очутившись впослѣдствіи въ вольной командѣ, онъ сталъ отличнымъ золотыхъ и часовыхъ дѣлъ мастеромъ. Съ освобожденіемъ изъ тюрьмы онъ женился на дочери мелкаго тюремнаго чиновника и могъ бы, казалось, зажить спокойной семейной жизнью, но у него, къ несчастью, открылась наслѣдственная болѣзнь, отъ которой ничто не могло его спасти.

* * *

Въ то самое почти время, когда подъ Харьковомъ произошло столь неудачное нападеніе на жандармовъ, лица, осужденныя по процессу 193-хъ и сидѣвшія въ ожиданіи отправки въ Сибирь и на Кару, въ Петропавловской крѣпости, въ отвѣтъ на разныя стѣсненія со стороны властей, объявили голодовку. Тогда этотъ способъ протеста былъ вполнѣ новъ. Неудивительно, поэтому, что извѣстіе, полученное объ этомъ на волѣ, произвело чрезвычайно сильное впечатлѣніе на товарищей-революціонеровъ. Особенно близко къ сердцу принялъ это извѣстіе Сергѣй Кравчинскій (онъ же Степнякъ).