16 лѣтъ въ Сибири

ГЛАВА XXIV Участники крупныхъ процессовъ

Съ предоставленіемъ въ наше пользованіе пятой камеры, у насъ произошло «великое переселеніе народовъ», Такъ какъ изъ разныхъ камеръ явились охотники переселяться въ новую, то и вообще произошла нѣкоторая перетасовка во всѣхъ остальныхъ. Тогда и я со Стефановичемъ рѣшили перейти въ номеръ четвертый, или «больницу», въ которой вмѣсто наръ были койки и, кромѣ общаго стола посрединѣ, имѣлись еще маленькіе столики между каждыми двумя кроватями. Пребываніе въ теченіе двухъ съ половиной лѣтъ на одномъ и томъ же мѣстѣ въ «Синедріонѣ» и необходимость слышать никогда непрекращавшуюся болтовню П-на, намъ со Стефановичемъ стало не въ моготу, и мы обрадовались возможности перемѣнить мѣсто жительства.

Въ теченіе первыхъ двухъ-трехъ лѣтъ моего пребыванія въ тюрьмѣ контингентъ ея населенія очень мало измѣнился: въ вольную команду и на поселеніе вышло всего нѣсколько человѣкъ, и почти столько же прибыло новичковъ. Кромѣ Спандони, оставшагося, какъ я уже сообщалъ, въ Красноярскѣ и пришедшаго на Кару весной 1886 г., зимою того же года къ намъ пріѣхали: осужденные по процессу «Пролетаріата» въ Варшавѣ пять человѣкъ: Дулембо, рабочій пивоваръ, приговоренный къ 13 годамъ каторжныхъ работъ; Феликсъ Конъ, варшавскій студентъ — къ 8 годамъ; Николай Люри, военный инженеръ-капитанъ, которому смертная казнь была замѣнена 20-го годами каторги; Маньковскій, рабочій изъ Австріи — къ 16 годамъ и Рехневскій, окончившій юридическій факультетъ въ Петербургѣ и осужденный на 14 лѣтъ каторжныхъ работъ. Зимою 1887-8 г. въ нашу тюрьму прибыли: осужденный по процессу 1-го марта 1887 г. за покушеніе на Александра III — Пашковскій — на 10 лѣтъ каторжныхъ работъ, а также, по самостоятельному дѣлу, за оскорбленіе въ прошеніи царя — рабочій Оссовскій, приговоренный къ 6-ти годамъ каторги. Затѣмъ, лѣтомъ и осенью 1888 г. прибыли еще: кандидатъ Петербургскаго университета поэтъ Петръ Якубовичъ, осужденный по процессу Лопатина на 18 лѣтъ каторжныхъ работъ, и его сопроцессникъ, Василій Сухомлинъ, осужденный на 15 лѣтъ.

Разъ попавъ въ какую-нибудь камеру, многіе очень неохотно мѣняли ее на другую, — между заключенными развился своеобразный камерный патріотизмъ: каждый считалъ свою камеру наилучшей и, конечно, не давалъ ее въ обиду, — онъ всегда и во всемъ отстаивалъ сокамерниковъ, гордился ихъ успѣхами, выигранными ими пари и пр. Менѣе всего, кажется, заражены были этой чертой обитатели «больницы», вѣроятно потому, что, за исключеніемъ двухъ-трехъ лицъ, всѣ остальные были народъ кочевой, переселившійся изъ другихъ камеръ. Общимъ духомъ своимъ больница отличалась отъ «Дворянки» и «Синедріона». Да и вообще каждая камера имѣла свой специфическій характеръ. Обитатели «больницы» жили какъ-то изолированно, замкнуто; въ ней мало раздавалось шутокъ, смѣха, и, за небольшимъ исключеніемъ, каждый чѣмъ-нибудь былъ занятъ.