16 лѣтъ въ Сибири

Находясь въ вольной командѣ, не трудно было также познакомиться съ жизнью уголовныхъ каторжанъ. Какъ я уже упоминалъ, на Карѣ имѣлось нѣсколько тюремъ для уголовныхъ, входъ въ которыя, подъ тѣмъ или инымъ предлогомъ, былъ довольно свободенъ. При мнѣ совершенно прекращена была разработка золота каторжными, такъ какъ трудъ ихъ оказался крайне невыгоднымъ. Ими пользовались тогда лишь для, такъ называемыхъ, хозяйственныхъ работъ, т. е. при заготовкѣ дровъ въ лѣсу и при разныхъ постройкахъ; ихъ употребляли также вмѣсто вьючныхъ животныхъ для перевозки всякихъ тяжестей. Видъ запряженныхъ въ телѣги мужчинъ и въ особенности женщинъ производило чрезвычайно тяжелое впечатлѣніе.

Смотрителемъ уголовной каторжной тюрьмы на Нижней Карѣ состоялъ бывшій нашъ вахмистръ Голубцовъ, который превратился, такимъ образомъ, въ чиновника. Благодаря присущей ему ловкости, онъ быстро повышался, и вскорѣ его назначили на еще болѣе важный постъ — завѣдывающаго карійскимъ райономъ. Его величали «бариномъ» и «В. В-діемъ»; онъ былъ одѣтъ съ иголочки, разъѣзжалъ на прекрасныхъ собственныхъ лошадяхъ и задавалъ пиры, на которые собиралась вся окрестная знать. А въ пьяномъ состояніи новый начальникъ, которому подчинены были тысячи людей, лишенныхъ всѣхъ правъ, совершалъ разныя безобразія и жестокости. Но судьба, извѣстно, перемѣнчива, и какъ быстро и высоко она подняла Голубцова, также внезапно и низко спустила она его: скоро оказалось, что онъ промоталъ казенныя деньги, за что былъ отданъ подъ судъ. Просидѣвъ въ тюрьмѣ, онъ былъ затѣмъ приговоренъ къ какому-то наказанію, — судъ оказался къ нему довольно снисходительнымъ.

Среди уголовныхъ-вольнокомандцевъ имѣлся одинъ, о судьбѣ котораго особенно стоитъ здѣсь вспомнить. То былъ грузинскій князь Давидъ Ивановичъ Чхотуа, приговоренный тифлисскимъ судомъ къ 20 годамъ каторжныхъ работъ за будто-бы совершенное имъ изъ мести убійство молодой дѣвушки. Въ концѣ 70-хъ годовъ дѣло это вызвало массу толковъ на Кавказѣ, да и во всей Россіи: одни утверждали, что кн. Чхотуа совершенно неповиненъ въ этомъ дѣлѣ, другіе — наоборотъ. Лично хорошо познакомившись съ нимъ и узнавъ всѣ мельчайшія подробности его процесса, я вынесъ глубокое убѣжденіе, что кн. Чхотуа рѣшительно не былъ причастенъ въ смерти молодой дѣвушки и безъ всякой вины перенесъ массу всевозможныхъ страданій и униженій. Бывшій студентъ-естественникъ петербургскаго университета, Чхотуа являлся однимъ изъ самыхъ честныхъ и благородныхъ людей, какихъ я когда-либо встрѣчалъ[48].

* * *

Наша жизнь въ вольной командѣ несомнѣнно была разнообразнѣе, и время неизмѣримо быстрѣе шло тамъ, чѣмъ въ тюрьмѣ. Будучи заняты хлопотами и заботами о нашемъ устройствѣ на новомъ мѣстѣ, мы не успѣли оглянуться, какъ прошли осень и зима.

Не малое разнообразіе и оживленіе въ вольнокомандскую жизнь вносили жены товарищей, добровольно послѣдовавшія за ними на Кару, а также и выпущенныя изъ женской тюрьмы каторжанки. Какъ всегда это бываетъ при аналогичныхъ условіяхъ, онѣ являлись для всѣхъ хорошими добрыми товарищами, вносившими въ общее настроеніе элементы примиренія, надежды и бодрости, что, при нашей изолированности и оторванности отъ всего внѣшняго міра, было особенно цѣнно. Въ скромныхъ избушкахъ, занимаемыхъ семейными, господствовали миръ и тишина. Тамъ было, конечно, уютнѣе, чѣмъ въ жилищахъ холостяковъ. Туда каждый изъ насъ охотно заходилъ поговорить и пошутить; тамъ иногда собиралась и вся наша компанія попѣть, повеселиться.

Послѣ многихъ лѣтъ, прожитыхъ мною въ заключеніи, наступившая весна 1891 года особенно памятна мнѣ, не только потому, что она была первой проведенной мною на относительной волѣ, но еще и потому, что съ нею связаны были неожиданныя нами надежды на скорое освобожденіе отъ каторги.

Однажды распространился слухъ, что царь Александръ III даровалъ, какъ у насъ говорятъ, «всемилостивѣйшій манифестъ» всѣмъ вообще преступникамъ, а намъ, политическимъ, — въ частности, по случаю благополучнаго вступленія тогдашняго наслѣдника и нынѣшняго царя Николая II на сибирскую почву, послѣ его путешествія кругомъ Азіи. Въ связи съ этимъ извѣстіемъ, съ однимъ изъ нашихъ «товарищей» произошелъ такой неожиданный казусъ.

Въ числѣ старыхъ вольнокомандцевъ находился Колтановскій, приговоренный по процессу Чубарова къ безсрочной каторгѣ, но затѣмъ, по коронаціонному манифесту 1883 г., срокъ ему былъ опредѣленъ въ 20 лѣтъ. Колтановскій принадлежалъ къ тому же типу людей, что и Н. Позенъ: ему также, въ теченіе многихъ лѣтъ, удавалось обманывать товарищей на счетъ своей революціонности и вообще порядочности. Но весной указаннаго года онъ, наконецъ, подалъ прошеніе о помилованіи, причемъ, конечно, скрылъ этотъ свой поступокъ отъ всѣхъ насъ. Потомъ оказалось, что Колтановскій подалъ свое прошеніе, лишь за нѣсколько часовъ до распространившагося извѣстія о манифестѣ. Получись оно немного раньше, возможно, что онъ еще въ теченіе нѣкотораго времени оставался бы въ нашей средѣ.