16 лѣтъ въ Сибири

Получивъ отъ него всѣ нужныя бумаги, я принялся за ознакомленіе съ ихъ содержаніемъ. Дѣло оказалось совсѣмъ не столь сложнымъ и головоломнымъ, какимъ оно представлялось Бибикову, очевидно, совершенно непривыкшему къ подобнымъ работамъ. По прошествіи нѣкотораго времени я передалъ ему и съѣхавшимся счетчикамъ, что, согласно инструкціямъ, слѣдовало исполнить, и на третій день всѣ казаки могли вернуться въ свои станицы, чему они очень обрадовались. Мнѣ съ завѣдующимъ пришлось поработать еще дней 10–12. Все это время приставъ былъ ко мнѣ чрезвычайно внимателенъ и предупредителенъ. Видя заискивающее его обращеніе со мною, едва-ли кто повѣрилъ-бы, что онъ, сравнительно незадолго передъ тѣмъ, приказывалъ привести меня къ себѣ связаннымъ. Объ этомъ инцидентѣ никто изъ насъ не вспоминалъ.

ГЛАВА XXXII Отъѣздъ

Съ переименованіемъ меня изъ каторжнаго въ поселенцы, я потерялъ лишь право на полученіе казеннаго пайка, — никакого другого различія между моимъ новымъ званіемъ и прежнимъ не было. Пособія отъ казны мнѣ вовсе не выдавали, частнаго заработка я лишился, вслѣдствіе отъѣзда семьи, въ которой, въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ я обучалъ дѣтей; родные также ничего мнѣ не присылали. Матеріальное мое положеніе было крайне затруднительное, въ особенности, въ виду появившейся у меня семьи.

Въ это время началась постройка желѣзной дороги въ ста верстахъ отъ Кары, въ станицѣ Срѣтенской. Я надумалъ отправиться туда искать заработокъ и, получивъ требовавшееся на то разрѣшеніе отъ губернатора, выѣхалъ 8 (20) мая 1897 г. съ Кары, на которой, такимъ образомъ, я пробылъ 11 лѣтъ и 5 мѣсяцевъ.

Станица Стрѣтенская, расположенная на берегу судоходной рѣки Шилки, представляла собою очень оживленное, бойкое мѣсто. Въ ней было тысячъ пять жителей, имѣлось нѣсколько недурныхъ магазиновъ, разныхъ конторъ и пр. Кромѣ казаковъ, большой контингентъ жителей составляли евреи, а, вслѣдствіе начавшейся постройки желѣзной дороги, понаѣхали всевозможные предприниматели и служащіе.

Службу, сравнительно довольно сносную, я вскорѣ по пріѣздѣ получилъ на желѣзной дорогѣ: мнѣ приходилось переписывать и составлять всевозможныя «отношенія», «донесенія» и «предписанія». Но удовлетвореннымъ такой работой, конечно, нельзя было себя чувствовать. Къ тому же, живя въ Стрѣтенскѣ, я не имѣлъ ни одного сколько-нибудь подходящаго знакомаго, — кромѣ меня, тамъ ссыльныхъ тогда не было. На Карѣ всегда бывало нѣсколько товарищей, съ которыми можно было побесѣдовать; въ Стрѣтенскѣ же, хотя шапочно я вскорѣ былъ знакомъ чуть не со всѣми жителями, но тамъ не съ кѣмъ было поговорить о чемъ-либо другомъ, кромѣ «дѣлъ» и «денегъ». Дождемъ полившіеся, съ постройкой дороги, капиталы возбудили въ мѣстномъ населеніи неимовѣрную алчность и жажду къ скорой наживѣ. Для этого нѣкоторые ни предъ чѣмъ не останавливались. Состоянія — и довольно крупныя — быстро пріобрѣтались, а единственными развлеченіями, являлись, конечно, карты и напитки. Въ сравнительно большой станицѣ не только не было библіотеки, — въ ней не было даже школы для дѣтей разночинцевъ, т. е. не казаковъ, составлявшихъ едва-ли не половину всего населенія.

По необходимости познакомившись съ мѣстнымъ «обществомъ», я только тогда впервые реально понялъ смыслъ словъ: «среда заѣла». Дѣйствительно, интеллигентному человѣку, попавъ въ такую атмосферу, не трудно спиться или пристраститься къ картамъ.

Изрѣдка только удавалось мнѣ повидаться съ товарищами, проходившими съ Кары на поселеніе, или ѣхавшими на Амуръ — въ Благовѣщенскъ и Владивостокъ. Самому мнѣ также случилось два раза съѣздить на Кару навѣстить товарищей. Но лѣтомъ 1898 г. совсѣмъ уничтожили на Нижней Карѣ вольную команду, и пятерыхъ оставшихся еще тамъ нашихъ каторжанъ провезли черезъ Стрѣтенскъ въ Акатуй доканчивать тамъ ихъ сроки[51]. Послѣ этого на Карѣ совсѣмъ упразднена была каторга.

Живя въ Стрѣтенскѣ, я предпринималъ «самовольныя отлучки» на довольно далекія разстоянія. Такъ, я два раза навѣстилъ товарищей, находившихся въ Акатуѣ и дважды ѣздилъ въ Нерчинскъ и въ Читу. При мнѣ акатуйцы не подвергались уже тому жестокому режиму, о которомъ я выше упоминалъ, и условія ихъ жизни мало чѣмъ отличались отъ бывшихъ на Карѣ въ лучшія времена.

Во время первой поѣздки въ Читу, весной 1899 г. я встрѣтился тамъ съ высланнымъ административнымъ порядкомъ въ Сибирь единомышленникомъ д-ромъ Л-кимъ. То былъ первый русскій соціалдемократъ, сравнительно недавно прибывшій изъ Россіи, котораго я увидѣлъ. Не трудно представить себѣ, какъ я обрадовался этой встрѣчѣ. Мы бесѣдовали чуть не до разсвѣта. Отъ него я впервые узналъ о широкомъ рабочемъ движеніи, возникшемъ въ Россіи въ срединѣ 90-хъ годовъ. Но особенно въ разсказѣ новаго товарища поразило меня его сообщеніе о соціалистическомъ движеніи среди еврейскихъ рабочихъ, — до того вечера я рѣшительно ничего не зналъ объ этомъ.