16 лѣтъ въ Сибири

Теперь оставалось только ждать, куда меня отправятъ на каторгу. Какъ осужденнаго въ качествѣ уголовнаго, меня могли послать въ Сибирь, на Кару, гдѣ условія заключенія считались наиболѣе сносными изъ всѣхъ мѣстъ ссылки каторжанъ; меня могли также отправить на о-въ Сахалинъ, пользовавшійся совсѣмъ незавидной репутаціей въ Россіи; но правительство, желая возмѣстить незначительное по его мнѣнію наказаніе, къ которому поневолѣ меня пришлось приговорить, въ силу договора съ Баденскимъ Герцогствомъ, могло заключить меня въ Шлиссельбургской крѣпости, режимъ въ которой, по слухамъ, былъ прямо убійственный.

По прошествіи семи дней послѣ процесса, въ тюрьму явился предсѣдатель военнаго суда для объявленія мнѣ приговора въ окончательномъ видѣ. Въ тюремной канцеляріи, куда меня ввели, позади длиннаго и широкаго стола стоялъ генералъ Гродековъ; но раньше, чѣмъ приступить къ чтенію, онъ распорядился, чтобы сопровождавшіе меня часовые стали между мною и столомъ, такъ какъ, повидимому, опасался, чтобы я не сдѣлалъ на него какого-либо нападенія. Такая чрезмѣрная со стороны военнаго предосторожность бросилась въ глаза даже находившимся тутъ помощнику смотрителя и жандарму.

— Ишь — какъ боится-то! — замѣтилъ кто-то изъ нихъ, когда мы возвращались обратно въ камеру. Такой «осторожности», хотя бы и по отношенію къ уже осужденному на каторгу, мнѣ больше не приходилось встрѣчать даже со стороны штатскихъ чиновъ.

* * *

Послѣ суда надо мною, меня снова начали водить въ контору на допросы, но уже въ качествѣ свидѣтеля. Сперва заявились жандармскій ротмистръ съ товарищемъ прокурора. Послѣдній обратился ко мнѣ съ такимъ заявленіемъ:

— У васъ при арестѣ во Фрейбургѣ отняли письмо, въ которомъ имѣется адресъ такого-то въ гор. Вильно; по этому адресу вы должны были сообщить объ отправкѣ какихъ-то книгъ; такъ не можете ли намъ сказать, о какихъ это книгахъ рѣчь въ письмѣ и кто авторъ его?

Я заявилъ, что никакихъ показаній не желаю давать.

— Имѣйте въ виду, — сказалъ тогда товарищъ прокурора, — что изъ-за этого адреса арестовали нѣсколько человѣкъ въ Вильно. Если же вы намъ сообщите кто авторъ письма, арестованные будутъ освобождены.

Хорошо зная этотъ пріемъ нашихъ прокуроровъ, я заявилъ:

— По вашимъ убѣжденіямъ, очевидно, дозволено называть на допросахъ имена лицъ, съ которыми находишься въ перепискѣ, а я на этотъ счетъ придерживаюсь иныхъ правилъ.

Молодой товарищъ прокурора сильно сконфузился. На этомъ и окончился допросъ. Уничтожая, вмѣстѣ съ проф. Туномъ, адреса изъ записной книжки, мы какъ то забыли про это письмо, а нѣмцы воспользовались этимъ, чтобы показать свою услужливость русскому правительству.

Въ другой разъ на допросъ явился слѣдователь и прочиталъ мнѣ бумагу изъ министерства юстиціи о томъ, чтобы допросить меня, въ качествѣ свидѣтеля по дѣлу объ убійствѣ генерала Мезенцова. Затѣмъ онъ предъявилъ мнѣ слѣдующія показанія извѣстнаго ренегата Гольденберга.

«Однажды осенью 1879 г., — показывалъ послѣдній, — мы съ Дейчемъ гуляли на Конной площади въ Харьковѣ, а у насъ зашла рѣчь объ убійствѣ шефа жандармовъ; при этомъ Дейчъ разсказалъ мнѣ, что убилъ Мезенцова С. Кравчинскій».

Мнѣ тогда пришло въ голову, что Кравчинскаго, въ то время находившагося за-границей, арестовали, но чтобы добиться согласія на выдачу его, недостаточны показанія Гольденберга, разсказывающаго со словъ другого; поэтому, желаютъ получить отъ меня подтвержденіе его показаніямъ. Я счелъ наиболѣе цѣлесообразнымъ, въ данномъ случаѣ, не отказываться отъ показаній и не отрицать разговора съ Гольденбергомъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ совершенно уничтожить всякое юридическое значеніе его ссылки на меня. Я, поэтому, показалъ, что, разговаривая съ Гольденбергомъ, я разсказывалъ ему циркулировавшіе лишь слухи, по которымъ убійство генерала Мезенцова приписывалось разнымъ лицамъ, въ томъ числѣ и Кравчинскому, и мнѣ, и другимъ.

Мои опасенія за Кравчинскаго, къ счастью, оказались напрасными: онъ жилъ тогда уже въ Лондонѣ и былъ внѣ всякой опасности.

* * *

Вскорѣ послѣ описанныхъ допросовъ въ одесской тюрьмѣ поднялась генеральная чистка и уборка, — ждали министра юстиціи, который въ то время ревизовалъ судебныя учрежденія. Изъ моей камеры, конечно, все вынесли, за исключеніемъ соломы и параши. Министръ явился въ сопровожденіи огромной свиты, въ числѣ которой былъ и градоначальникъ. Здороваясь, Набоковъ самъ назвалъ мою фамилію. Это, повидимому, возбудило удивленіе градоначальника.

— Ваше высокопревосходительство изволите знать Дейча? — спросилъ онъ.

— Да, я видѣлся съ нимъ въ Петербургѣ, — отвѣтилъ Набоковъ такимъ тономъ, точно первая наша встрѣча, происходила не въ тюрьмѣ, а гдѣ либо въ салонѣ. Затѣмъ, обратившись ко мнѣ, онъ сообщилъ, что докладывалъ о моей жалобѣ на-неправильность преданія меня военному суду государю, но царь велѣлъ оставить ее безъ послѣдствій, такъ какъ я бывшій военно-служащій. Моя обстановка, повидимому, ему также не понравилась, потому что, оглядывая кругомъ камеру, онъ раза два спрашивалъ, удобно ли мнѣ здѣсь и не желаю-ли чего заявить?