19 лет

Вскоре из района приехал уполномоченный проверять подведомственное ему поголовье. Днем он отдыхал, кого-то там вызывал в свою комнатушку при сельсовете, а часов в одиннадцать ночи по селу пошла сельсоветская дежурная, стуча в окна и приказывая: «Ссыльные, на отметку!» Вставали, одевались на скорую руку, торопились в сельсовет. Наш начальник, самодовольный младший лейтенант, был строг и опозданий не терпел. Задавал вопросы, говорил непристойности бесправным людям. В село было сослано несколько интеллигентных женщин, он и с ними не церемонился. Помимо двусмысленных шуточек, отпускал и такие — подобрали ли мы место на кладбище, ведь тут нам и помирать. Натешившись, ставил штампик, расписывался в наших единственных документах, на которые стыдно было самим смотреть, не то чтобы показать людям.

Мартынов тащился к коменданту едва переставляя ноги. Кто-то пошутил: «Настасья все соки из человека выжала!» — «Не так Настасья, как телёнок»,— хмуро заметил Кинаш. Все притихли. Сперва из-за двери загремел многоэтажный мат, грохот кулаком, а потом — хохот. Чуть слышно оправдывался Мартынов. Наконец он вышел, вытирая шапкой взопревший лоб, в его руке дрожал чистый листок бумаги. «Ты грамотнеший,— обратился гончар ко мне,— напиши, пожалуйста, объясненне насчет теленка и моего документа». Мужики хихикали, бессовестно шутили, а мне вновь подумалось, не разумнее ли Настасьин теленок тех, кто додумался до «волчьих паспортов».

Когда мы вышли из сельсовета, село глубоко спало. Большая круглая луна заливала голубым светом чёрные избы и снега. Почудилось, что она глядит на нас глазами замученного библейского Авеля. Отчего-то вспомнилось, что и Енукидзе звали Авелем. Удивительное, редкостное имя. Неужели и тогда, в то доисторическое время, брат карал брата? И сколько их, покараных, было потом? Но об этом лучше не думать, за нас думает начальство.

По скрипящей под ногами, накатанной санями дороге, как чёрные грачи, расходились до следующей регистрации ссыльные. Никто не знал, сколько впереди таких ночных вызовов.

Должен идти

В артели было хроническое безденежье. Нам выдавали «аванец» - пять рублей и пуд картошки на две недели. Хорошо, что время от времени родные присылали несколько червонцев, а то и посылочку. Мои напарники были мастерами высокой квалификации. Вацлав за долгие годы изгнания смастерил три отличные скрипки, а тут однажды разжился где-то мандолиной и теперь бередил душу щемящими мелодиями: то над полем всходила «Зорка Венера», то в жите плакала «Перепёлочка», то кружилась, вихрилась «Лявониха». У Кинаша из-под фуганка выходили вещи как игрушки, но спрос на них был невелик. Порою за детскую колыбельку или оконную раму наливали гладыш молока или кусок убоины.

В избе Архипа Лаврова своего угла у нас не было. Вся его большая семья рассаживалась вечерами вокруг стола: конопатый рыженький Петька решал задачки, Паранька сучила нитки, Мотька щипала перо. Пристраивались и мы рядышком, глядели, как наша хозяйка Дементьевна смолит на припечке на продажу только что скатанные пимы, которые далеко за полночь кончал валять в бане Архип. Возвращаясь из бани, он грохал на крыльце ногами, обивая снег, входил в облаке студеного воздуха, долго топал по избе, скреб ложкой по дну чугунка, курил, кашлял, мы просыпались окончательно, и завязывался разговор, так, ни о чем.

Иногда к нам вваливались погреться подвыпившие путники. Домашнее тепло и хмель толкали их на наш топчан у двери, и уже на крайнем, а то и на обоих кто-то сидел и не мог понять, что там мягкое и тёплое шевелится под ним, да еще и спихивает.

Вся семья хозяев спала в соседней комнате вповалку на разостланной на полу кошме, накрываясь дохами из собачьих шкур. Приезжие будили их, и зажигалась лампа, на столе появлялась водка или бражка, и чуть ли не до утра изба гудела голосами. В пятидесятикилометровой округе здесь было всего три-четыре деревни, и все хорошо знали друг друга. Двери на ночь ни у кого не запирались, и, если надо, в любой дом заходи как в свой.

Видать, не сладко жилось и Вацлаву у Керпихи: он все чаще подбивал нас искать отдельную комнатку на троих. Эти заботы мы перепоручили ему, он же быстрее и лучше нас освоился в селе — стеклил окна, подгонял двери, поправлял расшатавшиеся широкие кровати. Расплачивались кто чем мог. Ему и договориться было легче.

Наконец обрадовал: «Нашёл». Мы были готовы перейти без промедления на новую квартиру, но в нашей будущей комнате ещё стояли овцы с ягнятами, и надо было сперва отгородить в пригоне для них закуток, выбросить сопревшую солому, отмыть пол и переждать, пока выветрится овечий дух.