19 лет

«Мы работы не боимся, на работу… сам понимаешь, гражданин начальничёк. Ударники, одним словом. На зиму ставь нас придурками. Из меня классный пекарь выйдет. Тут все повара, каптеры и бухгалтеры. Вон Касимов-—свой лётчик»,— засмеялся и отбил чечетку Толик Кузнецов. «А на тебя, кажется, наряд пришел»,— вспомнил начальник. «Может, ГУЛАГ к себе на работу приглашает? А если на штрафняк — спрячусь, не найдёте. Мне теперь и здесь хорошо»,— признался Кузнецов.

Мы боялись, что начальник завернет нас обратно на трассу, но он лишь снова покачал головой и пошёл через вахту. Пустили в зону и нас. Степка Огурцов щедро выписывал нам третий котел за несуществующие валуны, пеньки и твердый грунт. И постепенно относил вешку дальше и дальше. Хлопцы будто бы этого и не замечали и вкалывали не ленясь. Огурцов объяснил мне свою «методу»: «Так, как сейчас, они никогда не работали и вряд ли будут. Ты ведь ни разу не крикнул им «давай, давай». Аккордная работа - наилучший стимул. Берясь за лопату, человек должен знать, сколько он должен сделать и что за это будет иметь. Видишь, как пошевеливаются и слушаются тебя — верят, ни ты, ни я не обманули их ни разу. Они отъелись после голодухи, сытые, они не хотят большё садиться в кондей на трехсотку».

Как-то я прихворнул, и бригаду повел сам Колька Стёпин — хотел доказать, на что способен. А вечером принес мне подписать рапортичку на сто пятьдесят процентов. Следом за ним пришел Касимов — смывший многолетнюю грязь, в новых штанах и рубашке. Улыбается и молчит, одна рука за спиною — прячет что-то. Потом протягивает беленькую булочку из своего «стахановского” пайка. «Кушай, биригадир. Ты балной. Кушай, пажалуста». Я поупрямился, потом разломили булочку пополам.

Туфта туфтою, однако железнодорожный «ус» рос с каждым днем и соединился с головной магистралью. Зажурилась моя бригада, что кончилась «лафа» и «стахановские» обеды. Начались адские погрузки. Порожняк подавали один за другим, преимущественно ночью. Нарядчики и дежурные бегали по зоне с фонарями, вылавливали беглецов, а те прятались на чердаках, даже в морге, только бы получить передышку. Загрузив два эшелона, люди валились с ног, засыпали на ходу, падали, переломившись надвое, под тяжестью сырых шпал; закатывая бревно, упускали его на самом верху, и оно калечило, а то и убивало не успевшего увернуться грузчика.

Эта работа была не для моих «стахановцев». И вновь вспомнили про «мастырки»: прикладывали к телу лепестки лютика и через пару дней появлялась мокрая флегмона, набивали температуру, прижигали пятки на кострах. Некоторые опять подались в изолятор. Однажды по дороге на погрузку Лёнька Филонов, симпатичный паренек из Могилева (должно быть, прозвище стало фамилией), вильнул под разлапистый выворотень, затаился, стрелок прошел мимо и не заметил. Опытный карманник и домушник Лёнька Филонов бесследно исчез. Наверное, где-то на перегоне зашился в гружёный вагон и укатил на волю. Лишь после работы спохватились, что недостает человека. Часа три продержали на вахте все бригады, с овчарками обшарили все склады и лесосеку, пороли длинными пиками загруженные вагоны. Меня же потом таскал за «содействие беглецу» уполномоченный чекистского отдела. Бригаду перевели в режимные. Мои архаровцы поминали Леньку добрым словом, он избавил нас от ночных погрузок.

СМЕРТЬ АНГЕЛА

В 1939 году после освободительного похода Красной Армии на Запад наш лагерь стал интернациональным. Осенью прибыл этап из Польши: мужчины в шикарных, никогда не виданных костюмах и плащах, с блестящими кожаными чемоданами и портфелями, женщины в шляпках и светлых пальтишках с пелеринками и лайковых перчатках на изящных руках. Годом позже из Бессарабии пригнали девяносто трех молдаван в длинных суконных бурнусах, овчинных жилетах и высоких каракулевых шапках. Был среди них бывший прокурор, были священнослужители, но большей частью обыкновенные крестьяне — виноградари и кукурузоводы. В польском этапе независимостью поведения отличался бывший товарищ премьера; был там и маленький седенький и слишком болтливый банкир, который рассказывал каждому встречному-поперечному о своих миллионах, что хранились в швейцарских и лондонских банках. А теперь он работал «движком» — весь день дёргал за веревку примитивное приспособление, которое щепало кровельную дранку. Перековывайся, изучай на практике, как достаются миллионы.

Наиболее крепких послали на повал и погрузку. Женщин — окорку леса, а самую красивую взял уборщицей в пекарню Коля Зотов крупный пройдоха и аферист на воле, с хорошо подвешенным языком и мнимой образованностью. Начальство потворствовало ему во всём — за счет припека он щедро кормил всех вольнонаёмных.