1917, или Дни отчаяния

– А ваши друзья и коллеги? – спрашивает Никифоров. – Неужели они не пытались что-то предпринять? Гучков, Некрасов, Коновалов… Пусть Керенскому не хватало решительности, но они-то были людьми действия…

Михаил Иванович качает головой.

– Все тот же российский рок… Те, кто имеет власть, не имеет мужества. Те, кто имеет мужество, лишены власти. Мы тысячи раз могли победить, а в результате потерпели страшное поражение.

Он смотрит в лицо Никифорову.

– Нам бы своего Ленина, нам бы своего Троцкого – и даже память о вас уже бы изгладилась… Но Бог решил иначе…

– Я, конечно, атеист, но… Даже Бог оказался на нашей стороне, Михаил Иванович, – говорит Никифоров серьезно. – А Бог редко ошибается…

– Нет, – отвечает Терещенко. – Он не стал на вашу сторону, месье Никифоров. Он просто отвернулся от нас.

24 октября 1917 года. Петроград. Три часа пополудни. Штаб округа

Керенский у себя в рабочем кабинете в окружении офицеров штаба.

– Объявить предприятиям о досрочном завершении работы немедленно. Развести и взять под охрану Охтинский, Литейный, Троицкий и Николаевский мосты. Таким образом мы изолируем центр от рабочих окраин и возьмем под контроль основные объекты в городе.

– Разрешите выполнять? – спрашивает молодой офицер с погонами полковника.

– Выполняйте, – разрешает Керенский.

В кабинет входит комиссар Временного правительства при Ставке – Станкевич.

– Владимир Бенедиктович! – приветствует его Керенский. – Здравствуйте! Ну, как вам нравится Петроград?

– Простите, – произносит Станкевич с неловкостью. – Я не понял…

– Как? Разве вы не знаете? У нас здесь вооруженное восстание!

Станкевич улыбается.

– Шутить изволите, Александр Федорович?

– Какие уж тут шутки! Вот, начинаем подавление… Только что отдал приказ разводить мосты!

– Вы это серьезно?

– Абсолютно! Это ненадолго, но присоединяйтесь! Лишним точно не будете!

24 октября 1917 года. Петроград

Отряд юнкеров высаживается из грузовика возле Охтинского моста. По ним начинают стрелять: мост занят отрядом ВРК. Перестрелка. Юнкера отходят.

Николаевский мост.

И тут перестрелка, но юнкера действуют настойчиво и решительно. Им удается занять помещения с подъемными механизмами и развести полотно. С другой стороны по ним ведут яростный, но безрезультатный ружейный огонь.

Литейный и Троицкий мосты заняты отрядами РВК. Спешно устроенные баррикады, вооруженные солдаты, рабочие. На мостах пулеметы. Юнкера пытаются приблизиться, но отходят под прицельным огнем обороняющихся.

Штаб округа в то же время.

Офицер связи докладывает Керенскому.

– Удалось развести только Николаевский мост, товарищ Керенский. Остальные мосты блокированы силами Военно-революционного комитета…

Керенский поворачивается к Полковникову.

– Вы, кажется, говорили мне, что контролируете Комитеты?

Офицеру связи вручают еще одну бумагу.

– Товарищ Керенский, – говорит он упавшим голосом. – Пришло сообщение, что отряды РВК идут на Центральный телеграф…

24 октября 1917 года. Петроград. Дворцовая площадь

Перед Зимним сооружают баррикаду из дров. Возле выходящих на площадь подъездов – пулеметчики в гнездах из мешков с песком.

Из Зимнего выходят люди – их немало, они испуганы и быстро покидают площадь. Это еще не паника, но очень ее напоминает.

К Зимнему подъезжает автомобиль Керенского, тормозит возле подъезда. Ему навстречу выбегает Петр Рутенберг – широкоплечий, усатый и злой.

– Саша! Как хорошо, что ты приехал! Тут черт знает что происходит!

– Здравствуй, Петя… – Керенский выходит из машины и Рутенберг без всякого стеснения обнимает его по-медвежьи. – Погоди, друг мой… Я на минутку.

– Я так понимаю, что началось?

– Началось, началось, Петя… Мы сегодня это все и закончим. Видит Бог, я этого не хотел. Раздавлю к чертовой матери, кровью они у меня умоются…

– Так давно пора! – весело отвечает Рутенберг, шевеля усами. – Ты, Саша, все о демократии печешься, а меня с детства учили, что добро должно быть с кулаками…

– Демократия тоже умеет защищаться, – Керенский трет виски ладонями. – Как же трещит голова… Я вторые сутки без сна. Петя, пожалуйста, эвакуируй из Зимнего всех женщин. Немедленно.

– Ты полагаешь, будут штурмовать?

– Я не знаю, но на всякий случай – убери отсюда женщин.

– Как я тебе их всех уберу? У меня тут пулеметчицы все женского полу – полурота осталась. Остальных обратно в расположение отправили. Их-то куда деть?

– С пулеметчицами решай сам.

– Хорошо.

– Баррикаду ты распорядился строить?

Рутенберг фыркает.

– Я еще с ума не сошел! Кого это остановит? Да и дров не хватит – площадь перегородить. Вояки балуются. Если держать оборону, то надо укреплять подъезды… Но если задействуют флот… Тут защищать будет нечего, первый же залп не оставит камня на камне…

– Ну, Петя, надеюсь, до этого дело не дойдет… Все. Я в штаб. Увидимся позже, я приеду на заседание правительства…

– Они уже заседают. Похоже, и не прекращали.

– Жди. Я буду.

Керенский садится в автомобиль и уезжает.

Рутенберг входит в Зимний.