1917, или Дни отчаяния

Из Главтелеграфа начинают выходить с поднятыми руками юнкера, с ними офицер – грузный мужчина лет 35.

Командир отряда подходит к нему.

– Что, ваше благородие? Пацанят пожалел?

– Чего зря молодежь за бездарей класть… – отвечает офицер, прищурившись. – Будут у них еще свои битвы. Успеется.

– А ты чего за бездарей воюешь, поручик? – спрашивает командир, доставая из кармана портсигар. – Бери, угощайся…

– Так я присягу давал… – поручик берет папиросу.

Оба прикуривают от одной спички, бережно закрывая ее руками от ветра.

– Настоящий табак, – выдыхает дым поручик. – Хорошо живете, большевики…

– У буржуев экспроприировали.

– Так и ты, судя по рукам, не из чернорабочих.

– Наблюдательный… – ухмыляется командир. – Я насчет присяги… Ты ж ее царю давал, служивый. А царя вроде как свергли. Сечешь? Царя свергли – народ остался.

Оба глядят на проходящих мимо молодых юнкеров и на занимающих телеграф бойцов ВРК.

– Ты, конечно, прав, – говорит поручик. – Народ остался. Только сдается мне, что ты и твои дружки – это не народ. А присягу я не царю давал. Державе. Сечешь?

– Ну, не дурак… Понял. Дело твое, поручик. На этот раз живым отпускаю. А если еще свидимся – не обессудь. Как получится…

– И ты не обессудь, – отвечает офицер. – За курево – спасибо. Бывай.

Он уходит в темноту за своим отрядом, забросив винтовку на плечо.

Матрос и командир смотрят ему вслед.

– Надо было ёбнуть его, – говорит матрос. – Пролетарским чутьем чую, вражина, сука, законченная…

– Успеется, – отвечает командир. – Не суетись. Время придет, товарищ Железняк, всех кончим.

Петроград. Ночь с 24-го на 25 октября 1917 года. Франко-русский завод

У причальной стенки стоит крейсер «Аврора».

На причале горит дежурное освещение – блеклые желтые пятна за пеленой дождя со снегом. На «Авроре» тоже только стояночные огни. Трап поднят.

По пирсу едет автомобиль – воет трансмиссия, мечутся фары. Возле «Авроры» авто останавливается. Из машины выходят люди.

– Эй, на «Авроре»!

Тишина. Воет ветер, раскачивая фонари.

– На «Авроре»! Не спать! Замерзнете!

– Это кто там орет?

– Я тебе не ору! Я с тобой разговариваю!

– Чего надо?

– Белышева мне надо! У меня приказ от Петросовета!

Трап опускается.

Уже другой голос говорит:

– Поднимайтесь, товарищи!

Двое приехавших поднимаются по трапу.

– Кто товарищ Белышев?

– Я, – отвечает молодой парень – широколицый, крепкий, настороженный. – Я – Белышев.

– Приказ от товарища Антонова – восстановить движение по Николаевскому мосту.

– Не понял? – говорит Белышев, читая бумагу. – Как я движение восстановлю? Я ж не полицмейстер…

– Мост разведен, – поясняет приехавший. – Механизмы охраняют юнкера. Крепко зацепились, грамотно. С вечера выбить не можем.

– И как я вам их выбью? – спрашивает Белышев. – Сиреной пугать буду?

– Орудиями.

– Думаешь, испугаются? Ведь если стрельнуть по мосту – сводить будет нечего.

– Ничего. Дурных нет с крейсером спорить!

– Ну, приказ есть приказ… – говорит Белышев и поворачивается к офицеру, молча стоящему за его спиной. – Товарищ Эриксон, боевая тревога!

Звучит сирена. На «Авроре» зажигаются ходовые огни. Оживают машины внутри корпуса судна. Кочегары мечут уголь в топки. Ревет пламя. Дрожат стрелки на манометрах.

– Машинное! – кричит Эриксон в переговорное. – Доложите готовность!

– Получасовая! – раздается из машинного.

– Товарищ председатель судового комитета! Крейсер будет готов к отходу через 30 минут! – докладывает Эриксон.

Петроград. Ночь 24-го на 25 октября 1917 года. Зимний дворец. Малахитовый зал. Заседание кабинета

Присутствуют почти все члены кабинета, в том числе Керенский, сидящий на председательском месте. В пальцах он, как всегда, крутит карандаш.

Выступает министр внутренних дел Никитин.

– И можно говорить о реальной угрозе голода в Петрограде, товарищи. И дело не в том, что мы не наладили снабжения. Снабжение как раз налажено. Основная проблема заключена в разбойных нападениях на баржи с хлебом, которые совершаются вооруженными бандами. Такие нападения каждый день происходят на Волге, на Каме, на Ладожском озере. Практически мы имеем дело с флибустьерами, грабящими наши караваны. Для прекращения грабежей нам надо организовать вооруженную охрану каждого судна…

К сидящему за столом Терещенко подходит референт и что-то шепчет ему на ухо.

Михаил Иванович встает и выходит.

В коридоре его ждет Рутенберг.

– Михаил Иванович, новости плохие…

Терещенко меняется в лице и делает шаг вперед.

– Что-то с Марг? Что с ней, Рутенберг?

– Жива ваша супруга и здорова! Не волнуйтесь! Но ей пришлось вернуться во дворец. Похоже, что нас понемногу берут в кольцо, Михаил Иванович…

– Она не ранена?

– Слава Богу, нет. Я только что проводил ее в ваши комнаты. Мальчишку-юнкера зацепили, и машину мне продырявили, сволочи…

– Да черт с ней, с вашей машиной… – говорит Терещенко на ходу.

Рутенберг спешит за ним.

Навстречу им в сопровождении охраны проходят трое – Терещенко и Рутенберг здороваются с ними на ходу, жмут руки.