В уцелевших комнатах Владимирского училища хозяйничают мародеры. Они роются в вещах юнкеров, тащат все, что могут, вплоть до простыней. На полу затоптанные фотографии, раздавленный медальон, из которого торчит прядь волос.
Ночь. Терещенко лежит на своей железной кровати не по росту, свернувшись, как эмбрион, завернувшись в пальто. Глаза его открыты. Он плачет.
31 марта 1956 года. Монако
– Пока я сменю пленку, – говорит Никифоров, щелкая лентопротяжкой, – скажу вам, что вы изрядно меня удивили.
– И чем же?
– Вы – умный интеллигентный человек, прекрасно знаете, что я – лицо осведомленное, хорошо подготовленное, знающее историю далеко за пределами университетского курса.
– Согласен, вы действительно прекрасно образованы. В чем удивление?
– Ваш рассказ, Михаил Иванович… Он мало соответствует действительности.
Терещенко смеется. Сначала тихонько, а потом громко, практически во весь голос. Никифоров даже оглядывается – не привлекает ли поведение собеседника излишнего внимания.
– Рассказ очевидца мало соответствует действительности? – переспрашивает Терещенко, вытирая слезящиеся от смеха глаза. – Вам не пришло в голову, Сергей Александрович, что это ваша советская реальность мало соответствует рассказу очевидца?
– Существуют десятки, сотни проверенных источников, Михаил Иванович, – нисколько не смущаясь, продолжает Никифоров, заправляя конец пленки в бобину, – и они утверждают обратное. Я ни на секунду не сомневаюсь, что вы не можете знать наверняка, что именно происходило в Зимнем Дворце при штурме! Я сочувствую вам и вашей жене, случившееся с ней – ужасно. Но это не могло быть правилом! Это совершенно нетипичный случай! Большевики с самого начала установили жесткую дисциплину в своих отрядах. А уж что касается восстания юнкеров… Вы пытаетесь спорить с непререкаемыми авторитетами советской истории! Есть общеизвестные факты: гуманное новое правительство отпустило юнкеров по домам. Действительно, при штурме Владимирского училища были жертвы и с той, и с другой стороны. Но то, что вы описываете…
– Есть советская история, – говорит Терещенко. – А есть история… И это совершенно разные вещи. Но спорить с вами я не стану. Каждый верит в своих богов. Мятеж юнкеров был подавлен. Что послужило тому причиной – бездарная организация его Комитетом спасения, предательство, случайный арест информированных лиц – теперь уже не играет роли. Было расстреляно, заколото, утоплено около восьмисот мальчишек, многим из которых не было и 20 лет от роду. Поход Краснова-Керенского закончился отступлением генерала, ультиматумом железнодорожников и перемирием. То есть – ничем. Назвать Петра Николаевича плохим полководцем я не могу, но отсутствие жесткой дисциплины в рядах его отряда… Впрочем, откуда дисциплина в армии после приказа № 1? А может, причиной был злой рок Керенского? Все, что делал этот человек, с определенного момента вызывало только лишь несчастья… Знаете, как он бежал?
– Вы обещали рассказать.
– Переодевание действительно было, только вовсе не в женскую одежду. На переговоры к генералу Краснову приехал Дыбенко – двухметровый гигант, шутник и весельчак. Он немедля очаровал всех присутствующих… Знаете, есть люди с таким вот агрессивным обаянием. И в виде шутки Дыбенко предложил поменять Ленина на Керенского.
– Бросьте! Быть того не может!
– Ну, не напишете… Но ведь интересно?
– Интересно, не спорю.
– Генерал Краснов, наоборот, чувством юмора не отличался, и на предложение Дыбенко вполне логично ответил, что мол, если тот привезет Ленина в Гатчину, то предмет для разговора будет… А ежели не привезет, то и говорить не о чем. Керенский принял этот разговор за чистую монету…
– И испугался?
– Или почувствовал себя униженным… Он, несмотря на характер, был достаточно ранимым человеком. Говорят, он хотел застрелиться, но тот, кто хочет застрелиться, обычно это делает. Керенского переодели матросом, напялили на него шоферские очки, и он едва не попался разъяренной толпе, которая очень хотела линчевать бывшего премьера.
Один из офицеров сымитировал эпилептический припадок, Александра Федоровича успели посадить в машину… Человек, которого толпа носила на руках, чьи речи слушали с замиранием сердца, едва избежал суда Линча… Sic transit gloria mundi…
– Новое время требует новых лидеров… Но вернемся к вам.
– Я в это время сидел в Петропавловской крепости. Моя мать обивала пороги посольств в попытках поднять на защиту международную общественность. Но возмущения международной общественности хватало только на то, чтобы спасти меня от казни. В конце ноября мама поехала в Киев по семейным делам и пыталась вывезти часть нашей фамильной коллекции, а место моей спасительницы заняла Маргарит. Она к тому времени уже поправилась. Им удалось наладить передачи – кое-что из еды, сигареты, теплые вещи. Я бы не выжил без этих передач, зима выдалась холодной. Маргарит удалось устроить еще один трюк – интервью…
Февраль 1918 года. Петропавловская крепость.
Трубецкой бастион