1917, или Дни отчаяния

– Дозвонился, товарищ полковник. Ответили, что штаба там больше нет…

– Не врут, значит… Ну, что, ребятушки? – кричит Куропаткин громко. – Сдадимся? Или будем драться до конца?

Позиции отряда ВРК

Антонов смотрит на часы.

Пожимает плечами.

Машет рукой, начиная атаку.

К зданию училища снова двигаются пешие бойцы. Из окон начинают огрызаться пулеметы, хлестко бьют винтовки.

Звучит орудийный выстрел.

Снаряд влетает в пролом на боковом фасаде и взрывается внутри здания.

Снаружи видно, как из окон вылетают плотные клубы пыли и дыма.

Внутри крики, кровь, разорванные тела.

Что-то кричит, командуя, Куропаткин.

Стреляет орудие.

Еще один снаряд рвется внутри. Куропаткина сметает огненным вихрем.

Еще взрыв.

Влетающие внутрь училища осколочные заряды разносят в клочья все живое и неживое.

Каждое новое попадание сотрясает здание до основания. Рушатся перегородки. Уцелевшие юнкера бегут прочь от бокового фасада, оставив в комнатах и коридорах со обстрелянной стороны не менее полусотни убитых.

Большевики занимают позиции для штурма ворот.

По улице катится последний из броневиков ВРК. В это время из окна училища вывешивают простыню, как белый флаг.

С криками атакующие врываются в незащищенные ворота.

У входа с десяток юнкеров с поднятыми руками. По ним открывают огонь, раненых добивают штыками и прикладами. Озверевшая от вида крови толпа врывается в здание училища, продолжая убивать раненых и безоружных.

Внутри училища и так творится ад. Снаряды перемешали полсотни человек с осколками кирпича, дранкой и досками, но нападающих это не останавливает. В ход идут шашки, кортики, штыки.

Муравьев и Антонов входят в здание и видят лежащие у входа обезображенные тела. Тела лежат на лестнице, в коридорах. Слышны крики ужаса, предсмертные стоны, яростный рев убийц.

Один из победителей видит еще шевелящееся тело и переворачивает его ударом ноги. Это Смоляков. Осколками ему разворотило грудь, лицо в кирпичной крошке, разбито до неузнаваемости. Он хрипит. Убийца стреляет ему в голову из нагана и отворачивается.

Муравьев, обходя поле боя, нарочито спокоен. Он перешагивает через разорванные трупы, не меняясь в лице. Антонов же бледен и явно не в своей тарелке. И вправду, человек, имеющий хоть какое-то подобие души, не может без содрогания смотреть на такое зрелище.

– Не пора ли это остановить? – спрашивает Антонов.

– Хотите рискнуть? – отвечает вопросом на вопрос Муравьев. – Там, на улице, лежит около двухсот мертвецов, которых настругали вот эти мальчики. Я не могу приказать людям не мстить. Они остановятся, когда почувствуют, что – хватит…

– А если не почувствуют?

– Значит, не остановятся. Вы же военный человек, Владимир Александрович. Все сами понимаете. Вам же товарищ Троцкий сказал – с максимальной жестокостью. Не нужно самому казнить, вам достаточно отвернуться… О, старый знакомый!

Муравьев останавливается и ногой перекатывает какой-то предмет, попавшийся ему под ноги, садится перед ним на корточки – это оторванная голова Куропаткина. Лицо изуродовано взрывом, но узнать его все-таки можно.

– Ну, здравствуй, Куропаткин… – говорит Муравьев, ухмыляясь. – Вот и снова свиделись. Честь, говоришь, я потерял? А по мне – лучше честь, чем голову…

Он встает и отталкивает мертвую голову пинком ноги.

– Написали бы о таком в репортаже, Владимир Александрович? Нет? И правильно… Не надо.

Он поворачивается и дальше шагает по битому кирпичу, высокий и сутулый.

29 октября 1917 года. Петроград. Ул. Большая Морская. Главная телефонная станция

Броневик ведет огонь короткими очередями. По броне щелкают десятки пуль. Из здания по солдатам и красногвардейцам продолжают стрелять юнкера. Выстрелы с их стороны теперь гораздо реже.

Из забаррикадированных окон осажденного здания видно, как броневик перестает стрелять, заводит мотор и срывается с места. Выхлоп у него масляный, черный.

– Все, – говорит один юнкер другому, – ребята за патронами поехали!

– Им хорошо, – отвечает другой. – нам за патронами ехать некуда. Вот, у меня три десятка осталось да две ручных гранаты.

– До вечера надо продержаться…

– А там что?

– Не знаю, – говорит первый юнкер. – Пока есть патроны – надо держаться.

Броневик едет по улице, по нему продолжают стрелять.

Внутри бронемашины тесно и жарко, да еще и дымно.

– Похоже, радиатор нам пробили, Серега… – кричит Вихлевщук, крутя баранку. – Мотор греется, сейчас клина поймаем.

– Тяни сколько можешь! – отвечает Дубов с заднего сиденья – он заряжает револьвер. – Если станем здесь, то нам конец!

Броневик выкатывается к мосту, через который как раз движется отряд красногвардейцев. Завидев бронемашину, они бросаются врассыпную. Водитель направляет автомобиль на мост, солдаты стреляют, пули с лязгом отлетают от стальных листов, прикрывающих кабину и борта.

– Гони! – кричит Дубов. – Игорь! Гони на тот берег!

Броневик стреляет выхлопом, раз, другой, третий… Под капотом что-то оглушительно грохочет. Машина катится еще несколько метров и останавливается.

Внутри автомобиля вдруг становится тихо.