1946 г, 47 г, 48 г, 49 г. или Как трудно жилось в 1940-е годы

Тетя Клава хорошо знала наше положение, поэтому, когда заменила нам маму, на нас не экономила. И все время подбадривала: «Вот-вот приедет Матвей Денисович, заживем еще лучше». Наступил август, а Матвей Денисович все не возвращался. Закончив школу, Анюта собралась продолжить обучение в ремесленном училище, потому что там кормили и давали одежду. Она сказала мне: «Без меня заживете как короли!», имея в виду, что с осени этого года на нее уже не придется тратить деньги, и все останется нам. Тетя Клава тоже сказала: «Еще немного накоплю, и пойдем на базар – купим вещи. Коле – брюки, а может, и ботинки, а Павлику надо все покупать, весь гардероб». Но мы стали замечать, что наша тетя Клава все реже улыбается. Проходит август, а Матвей Денисович не едет. Опять лишь прислал письмо: «Задерживают, Клавочка, твоего солдата! Дела у меня здесь по службе. Начальство требует, чтобы я и тем, и другим занимался, и все не отпускает меня. А я все рапорты пишу. И отпустят, вот увидишь! Жди, твой Матвей». Такое письмо пришло в середине августа. И в те же дни к соседу дяде Феде приехал какой-то солдат, они устроили застолье, пригласили тетю Клаву, и там в разгар застолья этот солдат, хорошенько охмелев, сказал, что слышал о Матвее Денисовиче, поскольку сам служил в соседнем полку. Матвей Денисович, старшина хозяйственной части, остался в венгерском городе вовсе не по воле начальства, а потому что у него там фронтовая подруга. Они венгерский шпиг едят и водку пьют, и им обоим хорошо, вот он домой и не торопится. Если бы он знал, этот солдат, что наделал! Тетя Клава побледнела, замолчала и ушла из-за стола. Вернулась домой и все нам рассказала. «Вот, оказывается, что! – закричала она. – Негодяй! Нашел себе кралю и потешается! А я тут жду – дни считаю. Подлость какая!» После этого тетя Клава ушла к своей подруге и напилась. Вернулась только на следующий день, хмурая, недовольная, мрачная. Глубоко обиженная, оскорбленная женщина. И с этого дня наша жизнь стала стремительно меняться в худшую сторону. Тетя Клава перестала думать о нас. Замкнулась. Но хуже всего – она стала каждый день пить спиртное. От этого ей, наверное, было легче.

К сентябрю наша спасительница пропила все свои сбережения. Одежду и обувь нам так и не купили. Тетя Клава уходила из дома к своим знакомым теперь ежедневно и порой оставалась у них на два дня. У нас ей было уныло, тоскливо. Возвращаясь, она мало разговаривала, ни о чем нас не спрашивала. Ложилась на кровать и лежала. Деньги исчезли, и мы стали недоедать, питались теперь только два раза в день. Анюта, видя, как мы быстро худеем, бросалась к тете Клаве и хватала ее за руки: «Тетя, что же делать? Ведь они помрут, помрут! Как же теперь быть?» Однажды она разделила свой хлеб между нами, и я отказался его есть. Анюта улыбнулась и сказала: «Ешь, глупый. Я скоро пойду в училище, а там кормят досыта, а ты, если не будешь есть, уснешь и не проснешься». Я знал про училище, что там кормят лишь один раз в день – в обед. И не досыта, а обыкновенно. Дают хлеб, суп, кашу. Если есть один раз в день, долго не протянешь. И я сказал об этом сестре. А она тихо ответила: «Нужно продержаться до приезда дяди Матвея. Когда он вернется, все наладится».