1968 год. «Пражская весна»: 50 лет спустя. Очерки истории

Изначальное отсутствие энтузиазма по отношению к этим концепциям со стороны руководителей Советского Союза, особенно в плане усиления роли США в решении европейских вопросов, преодолевалось с большим трудом. Для Гомулки же политическое и военное присутствие Соединенных Штатов в Европе имело стратегическое значение, поскольку он воспринимал его как фактор, препятствовавший потенциальному немецко-советскому сговору за счет интересов Польши. Похожими соображениями Гомулка руководствовался и когда добивался удержания КНР внутри так называемого социалистического лагеря. По его мнению, китайское присутствие должно было сдерживать возрождение советских гегемонистских тенденций по отношению к более слабым государствам содружества.

1968 г. стал для Гомулки новым, поворотным моментом, в том числе и в польско-советских отношениях. Позднее это время назовут «чехословацким кризисом». В первых числах января в Чехословакии произошла смена лидера: на посту первого секретаря ЦК КПЧ Антонина Новотного сменил Александр Дубчек. На неофициальной встрече руководства Польши и Советского Союза в Ланьске в 12–14 января 1968 г. Брежнев выразил удовлетворение избранием Дубчека и благоприятной перспективой формирования нового руководства Чехословакии. Гомулка на это никак не отреагировал, сосредоточившись на вопросах экономических отношений. Лишь в конце переговоров он процитировал статью из газеты «Rude pravo», где говорилось о необходимости переоценки «старых понятий о социализме». Кто-то из участников беседы заметил, что подобные симптомы вызывают беспокойство, но Брежнев заявил в ответ, что не стоит делать поспешных выводов: «ведь Саша – наш друг».

Перемены в руководстве КПЧ интересовали Гомулку, прежде всего, в плане перспективы формирования Чехословакией своей политики по немецкому вопросу. Поэтому он принял приглашение Дубчека встретиться 8 февраля в Моравской Остраве, а в конце февраля участвовал в праздновании 20-летней годовщины февральских событий 1948 г. в Праге. Ситуация в Чехословакии развивалась лавинообразно, и потому оценки «Веслава» эволюционировали. Если от первой встречи, во время которой он старался ознакомить партнера с собственными концепциями, Гомулка вынес позитивное впечатление, то со временем его отношение радикально изменилось. Он стал видеть в Дубчеке колеблющегося и трусливого человека, поддающегося манипуляции со стороны как советских, так и чехословацких политических авантюристов, и перестал воспринимать его всерьез.

Несомненно, важным этапом этой эволюции было заседание ПКК ОВД в Софии 6–7 марта, на котором Дубчек так запутался в оценках, касавшихся ситуации в собственной стране, что вызвал не только чувство жалости и насмешливые комментарии у участников из других стран, но и сильное беспокойство среди членов собственной делегации. От его выступления в моей памяти сохранилось лишь то, что почти каждую фразу он начинал словами (говорил Дубчек по-русски): «Я хотел сказать, так сказать, что…», после чего следовало несколько взаимоисключающих утверждений. Чувствовалась какая-то обреченность, мешавшая понять смысл всего высказывания. Вероятно, Дубчек таким образом хотел избежать однозначных формулировок, которые вносились бы в официальные протоколы. В результате пленарное заседание неоднократно прерывалось, и руководители делегаций собирались на закрытые встречи. Работа над документами совещания, учитывая трудности в выработке общей позиции, продвигалась медленно и мучительно.

Из Софии мы возвращались в раннее послеобеденное время 8 марта 1968 г. Мы не знали, что в те часы во дворе Варшавского университета возле улицы Краковское предместье происходили события, изменившие политическую обстановку в стране. Еще у трапа самолета я заметил необычное. Такого прежде не бывало, когда Гомулка возвращался из-за границы: первым человеком, приветствовавшим его у самолета, был Мечислав Мочар, министр внутренних дел[689], который начал что-то докладывать Гомулке. Спустя минуту тот махнул нам рукой и, не поздоровавшись с другими встречавшими его лицами, направился вместе с Мочаром к машине, на которой они уехали с аэродрома. Я отправился домой, чтобы отоспаться после пребывания в Софии. И только вечером, прослушав по телевизору последние известия, я понял причину необычной встречи на аэродроме.