Гордону в эти дни вроде бы хуже не становилось, его болезнь внешне не прогрессировала. Что он чувствовал внутри, узнать было трудно, поскольку сам он не говорил и терпеть не мог, когда его спрашивали. Но в те несколько раз, когда я видел Джудит после Пасхи, она говорила, что ему настолько хорошо, насколько можно было надеяться.
Лучшим из этих случаев было июльское воскресенье, когда Пен устраивала в своем клэфемском доме прием; предполагался обед на открытом воздухе, но лето расстроило планы холодным ветром. Внутри оказалось намного приятнее, поскольку Пен приготовила подписанные карточки с местами за длинным обеденным столом и посадила меня рядом с Джудит, а Гордона по правую руку от себя.
Остальные гости запомнились смутно, в большинстве это были врачи разных специальностей или фармацевты, подобно хозяйке. Джудит и я, вежливо перемолвившись с соседями по сторонам, большую часть времени беседовали друг с другом, ведя два разговора одновременно, один вслух, один на языке взглядов; и прекрасно друг друга понимали.
Когда большая часть гостей покинула дом, Гордон, Джудит и я остались пособить Пен с уборкой того, что она определила как «за семь обедов - один ответ».
То был день, когда представилась естественная возможность коснуться друг друга, когда поцелуи и объятия, самые теплые, соответствовали случаю, когда весь мир мог наблюдать за Джудит и мной и не видеть между нами ничего, кроме прочной и спокойной дружбы: день, когда мне, как никогда, отчаянно захотелось быть с ней рядом.
С тех пор я видел ее еще дважды; оба раза она заходила за Гордоном в банк, поскольку они вместе куда-то собирались. Оба раза я выкраивал пять минут, чтобы побыть с ней, напряженно держась в рамках любезности - просто сослуживец Гордона, занимающий разговором его жену, пока сам Гордон разделывался с делами.
Жены, как правило, не приходили в банк: мужья обыкновенно присоединялись к ним там, куда они направлялись. Во второй раз Джудит сказала:
- Я не хочу часто так делать. Я просто хотела увидеть вас, если уж вы оказались поблизости.
- Я всегда здесь, - сказал я. Она кивнула. Она была сдержанной и спокойной, как всегда, одетая в скромное, но изящное голубое платье, открывающее жемчуга. Каштановые волосы блестели, глаза сияли, нежные губы тронула улыбка; и было в ней врожденное и неосознанное очарование.
- Я иногда… ну… испытываю жажду, - сказала она.
- А я так постоянно, - шутливо сказал я.
Она сглотнула.
- Просто бывает момент…
Мы стояли в вестибюле, не касаясь друг друга, в ожидании Гордона.
- Просто увидеть тебя… - Она словно не была уверена, понимаю ли я, но я понимал.
- То же самое со мной, - признался я. - Иногда думаю: прийти в Клэфем, постоять под окнами… Просто увидеть, как ты идешь в булочную.
Просто увидеть тебя, хоть на мгновение.
- Ты серьезно?
- Но я не прихожу. Ты ведь можешь послать за хлебом Гордона.
Она тихонько хихикнула, помня, что находится в банке; тут появился и муж, на ходу торопливо сражаясь с рукавами пальто. Я бросился помочь ему, а он сказал жене:
- Прости, дорогая, застрял на телефоне, знаешь, как это бывает.
- Я была очень рада, - она поцеловала его, - поболтать с Тимом. Великолепно. Ну, мы готовы?
Они отправились к своим вечерним радостям, помахали на прощанье и оставили меня тщетно разрываться на части.
Однажды в ноябре Гордон сказал в офисе:
- Не хотите ли прийти в воскресенье к нам на обед? Джудит говорит, что уже сто лет вас по-настоящему не видела.
- С радостью.
- Джудит сказала, что придет Пен.
Пен, моя подруга. Моя дуэнья.
- Отлично, - решительно сказал я. - Чудесно.
Гордон удовлетворенно кивнул и пожаловался, что, увы, не получится повторить прошлое Рождество, они с Джудит так радовались тогда. Они собираются к его сыну и невестке в Эдинбург, давно обещали; к сыну от первой, давно покойной жены и внукам, двойняшкам семи лет.
- Вы повеселитесь, - сказал я с завистью.
- Это маленькие горластые бандиты.
Зазвонил его телефон, тут же звякнул мой, и заимодавство пошло своим чередом. Надо бы и мне, подумал я, стать почтительным сыном и провести Рождество с матерью в Джерси, как она хотела, и мы будем смеяться и играть в трик-трак, и я, как обычно, опечалю ее тем, что не привезу с собой подругу, предполагаемую производительницу маленьких бандитов.
- Почему же, милый, - как-то спросила она меня несколько лет назад почти с отчаянием, - ты не выберешь одну из этих вполне приличных девушек и не женишься на ней?
- Ни с одной из них я не хотел бы провести всю свою жизнь.
- Но ты же спишь с ними?
- Да, мама.
- Ты чересчур привередлив.
- Должно быть, так.
- Ты не можешь вечно оставаться одиноким, - недовольно сказала она.
- У других сыновья умеют заводить себе постоянных подруг, иногда живут с ними многие годы, хоть и не женятся, так почему ты не можешь?
Я улыбнулся подстрекательству к тому, что когда-то называлось грехом, поцеловал ее и сказал ей, что предпочитаю жить один, но когда-нибудь найду совершенную девушку и полюблю навеки; и вот не успел я оглянуться, как нашел ее, замужем за другим.