1982, Банкир

- Папа не выносит беспорядка, - сказала Джинни, когда я прошелся насчет чистки оружия. - Уотчерлеям правда крепко повезло, что папа и аренду выплачивает, и хозяйство приводит в порядок, и нанимает их присматривать за животными в конюшне. Может, Боб и ворчит немного, что он себе не хозяин, но Мэгги говорила мне только на прошлой неделе, что она во веки веков благодарна Кальдеру Джексону, который украл у них дело.

- Вряд ли он украл его, - мягко возразил я. - Ну, вы знаете, что я хочу сказать. Если вы такой зануда, скажите лучше. - Она хихикнула. - А Мэгги наконец купила себе кое-что из одежды, и я за нее рада.

Мы вошли во двор, заглянули в денники, и Джинни извлекла последние морковины и приласкала обитателей, и кобыл, и подросших жеребят, и поговорила с ними, и все они приветливо тянулись к ее рукам, нежно обнюхивая ее и пофыркивая. Вокруг нее был мир, она была в мире, и там, где она находилась, утихала растущая боль.

Год третий: апрель

Отправившись, как обычно, за «Что Происходит…», Алек вернулся с букетом желтых тюльпанов, и теперь они стояли у него на столе в пивной кружке, излучая сиянье весны, прямые, как гвардейцы.

Гордон писал заметки; почерк его сделался еще мельче. Двое старших коллег считали дни до пенсии. Жизнь офиса; обычный день.

Мой телефон зазвонил, и я, не отрываясь от письма человека, который выращивал помидоры и просил продлить ему ссуду (поскольку ему вот сию минуту понадобилась новая теплица величиной в пол-акра), не сразу нашарил трубку.

- Это Оливер Нолес, - сказал голос. - Это вы, Тим?

- Привет, - тепло отозвался я. - Как у вас, все в порядке?

- Нет.

Слово прозвучало болезненно резко, и я весь подобрался мысленно и физически.

- В чем дело?

- Вы можете приехать? - спросил он, не отвечая прямо. - Я очень обеспокоен. Я хочу с вами поговорить.

- Что ж… Воскресенье вас устроит?

- Вы можете приехать сегодня? Или завтра?

Я мысленно прикинул объем работ и число деловых встреч.

- Давайте тогда завтра вечером. Если дело касается банка.

- Дело касается банка. - Тревога в его голосе была слышна совершенно отчетливо и с легкостью сообщалась мне.

- Вы не можете сказать, в чем проблема? - спросил я. - Сэнд-Кастл в порядке?

- Не знаю, - был ответ. - Поговорю с вами, когда вы приедете.

- Но, Оливер…

- Слушайте, - прервал он. - Сэнд-Кастл в добром здравии, он не сбежал и ничего не натворил. Сложно объяснить по телефону. Мне нужен; ваш совет, вот и все.

Больше он ничего не сказал и оставил меня с заглохшей трубкой в руке и мерзким осадком неопределенности в душе.

- Сэнд-Кастл? - спросил Гордон.

- Оливер говорит, что он в добром здравии.

- Эта лошадь застрахована от всего - и на чудовищную сумму, так что особо не тревожьтесь, - отмахнулся Гордон. - Это что-нибудь малозначительное.

По голосу судя, это отнюдь не было малозначительно, и когда я на следующий день оказался на конном заводе, выяснилось, что значило это много.

Оливер выскочил навстречу мне, когда я только подрулил к стоянке перед фасадом, и на его лице были явственно видны глубокие морщины, которых я не помнил.

- Заходите, - сказал он, стиснув мою руку. - Я серьезно боюсь. Я не знаю, что мне делать.

Мы прошли в дом, в контору-гостиную, и он указал мне на кресло.

- Сядьте и прочтите. - Он подал мне письмо. Никаких «прекрасная погода» и «как поживает Джинни»; только эта отрывистая команда. Письмо было датировано 21-м апреля.

"Дорогой Оливер!

Я не выражаю недовольства, поскольку, заплатив взнос, получаешь всего лишь шанс, но вынуждена сообщить вам, что жеребенок Сэнд-Кастла у моей кобылы Стальной Пружины родился с половиной уха. Это самочка, кстати говоря, и, полагаю, на ее скорости это не скажется, но ее внешний вид безнадежно испорчен. Очень печально.

Надеюсь увидеть вас в ближайшее время на торгах. Ваша Джейн".

- Это очень плохо? - хмуро спросил я. Вместо ответа он молча подал мне второе письмо. Оно гласило:

"Уважаемый м-р Нолес!

Вы просили сообщить вам, как пройдут роды у моей кобылы Жирандетты, которая вам так пришлась по душе. Она благополучно произвела на свет чудесного жеребенка мужского пола, но, к несчастью, он умер через шесть дней. Мы сделали вскрытие, и выяснилось, что у него были деформированы сердечные клапаны, что-то наподобие врожденного порока сердца.

Это большой удар для меня, в денежном смысле тоже, но что поделаешь, такова жизнь. Искренне ваш, Джордж Пейдж".

- А теперь это, - сказал Оливер и подал мне третье письмо.

Бланк со штампом хорошо известного и весьма уважаемого конного завода; само письмо короткое, бесстрастное.

"Уважаемый сэр!

Жеребенок женского пола рожден 31 марта от Корн.

Производитель: Сэнд-Кастл. Деформированы передние ноги. Уничтожен".

Я вернул Оливеру письма и с растущим предчувствием спросил:

- Насколько часты вообще такие уродства?

Оливер сдавленно произнес: