1984

Оно было больше, чем большинство камер, в которых его избивали. Но едва ли ему было дело до того, что вокруг. Он заметил лишь, что прямо перед ним стояли два маленьких столика, покрытых зеленым сукном. Один находился всего в паре метров от него, а другой – подальше, около двери. Его привязали к стулу, да так крепко, что он не мог даже головой пошевелить. Сзади его подпирало что-то вроде подушки, и потому он смотрел только вперед.

В течение короткого времени он был один, затем дверь отворилась, и вошел О’Брайен.

– Однажды вы спросили меня, – произнес О’Брайен, – что такое комната 101. Я сказал вам, что вы уже знаете ответ. Все знают. Комната 101 – это самое худшее, что только есть на свете.

Дверь снова открылась. Вошел охранник, который нес какую-то вещь, сделанную из проволоки – коробку или что-то вроде корзины. Он поставил ее на дальний столик. О’Брайен стоял так, что Уинстон не видел, что это такое.

– У каждого свое представление о том, что хуже всего на свете. Для кого-то – быть похороненным заживо или сгореть, для кого-то – утонуть или быть посаженным на кол – есть штук пятьдесят разных смертей. Но некоторые ситуации совершенно банальны и даже не смертельны.

Он немного отодвинулся в сторону, так чтобы Уинстон лучше видел эту вещь на столе. Она представляла собой продолговатую проволочную клетку с ручкой наверху, чтобы можно было ее переносить. Спереди было приделано что-то напоминавшее фехтовальную маску вогнутой стороной наружу. Хотя до клетки было метра три-четыре, он разглядел, что перегородки делили ее по длине на две части, и внутри каждой из них находились какие-то живые существа. Крысы.

– В вашем случае оказалось, что хуже всего на свете крысы.

Дрожь нехорошего предчувствия, страх непонятно от чего охватили Уинстона, как только он бросил первый взгляд на клетку. Но в этот момент его затопило ужасное осознание того, что означает маска, прикрепленная к клетке. Его внутренности будто наполнились водой.

– Вы не можете так поступить! – выкрикнул он высоким надтреснутым голосом. – Вы не можете, не можете! Это невозможно.

– Вы помните, – спросил О’Брайен, – момент паники, которая вас настигала в снах? Стена черноты перед вами и ревущий звук в ушах. Там, за стеной, нечто ужасное. Вы знали, что там, но не осмеливались себе признаться. А с другой стороны стены были крысы.

– О’Брайен! – воскликнул Уинстон, пытаясь контролировать свой голос. – Вы знаете: в этом нет необходимости. Что я должен сделать?

О’Брайен уклонился от прямого ответа. Когда он заговорил, то походил на школьного учителя, как это иногда с ним бывало. Он задумчиво смотрел куда-то вдаль, будто обращался к слушателям, находящимся за спиной Уинстона.

– Самой по себе боли, – начал он, – всегда недостаточно. Бывают такие случаи, когда люди способны выдерживать боль вплоть до момента смерти. Но у каждого есть то, перед чем он не может устоять – что-то, даже чей вид его ужасает. Дело здесь не в смелости или трусости. Если ты падаешь с высоты, то схватиться за веревку не будет трусостью. Если ты всплываешь из глубины, то вдохнуть воздуха в легкие – тоже не трусость. Это просто инстинкт, который невозможно разрушить. С крысами та же история. Для вас они невыносимы. Они та форма давления, которую вам не выдержать, даже если вы очень захотите. Вы сделаете то, что требуется.

– Но что требуется, что? Как я могу сделать то, чего не знаю?

О’Брайен поднял клетку и перенес ее на тот столик, который находился ближе. Он аккуратно поставил ее на сукно. Уинстон слышал, как у него в ушах стучит кровь. Ему казалось, будто он сидит где-то в полном одиночестве. Он был посредине огромной пустой равнины – плоской пустыни, пропитанной солнечным светом, и все звуки доносились до него откуда-то из бескрайней дали. Однако клетка с крысами находилась не более чем в двух метрах от него. И крысы эти были громадными. Они как раз достигли того возраста, когда их морды становятся тупыми и свирепыми, а шкурка – коричневой, а не серой.

– Крыса, – О’Брайен продолжал обращаться к невидимой публике, – хотя и считается грызуном, – хищное животное. Вы всегда это знали. Вы наверняка слышали, что происходит в бедных кварталах этого города. На некоторых улицах женщины не осмеливаются оставлять младенцев в доме одних – даже на пять минут. Крысы обязательно нападут на детей. И за очень малое время от них останутся только кости. Они атакуют больных и умирающих людей. Они демонстрируют невероятный ум, понимая, когда человек беспомощен перед ними.

Из клетки послышался писк. Уинстону казалось, что он идет откуда-то издалека. Крысы затеяли драку; карабкаясь друг на друга, они пытались добраться до перегородки. Он также услышал и глубокий стон отчаяния. Он тоже, казалось, доносился извне.

О’Брайен снова, как он уже это делал, поднял клетку и что-то в ней нажал. Послышался резкий щелчок. Уинстон сделал нечеловеческое усилие в попытке подняться со стула. Все тщетно: он не мог пошевелить ничем, даже головой. О’Брайен поднес клетку еще ближе. Теперь она находилась не более чем в метре от лица Уинстона.