1984

Глупость, глупость, какая глупость, снова подумалось ему. Часто встречаться здесь несколько недель и не попасться – просто немыслимо. Но искушение иметь тайное местечко, по-настоящему собственное, в доме, и притом рядом, было слишком велико для них обоих. В течение некоторого времени после того, как они побывали на колокольне в церкви, им никак не удавалось организовать новую встречу. Накануне Недели ненависти сильно удлинили рабочий день. Оставалось еще больше месяца, но ведущиеся обширные и сложные приготовления требовали дополнительных усилий буквально от каждого. В конце концов, они оба сумели взять выходной в один и тот же день после обеда. Они договорились отправиться на полянку в лесу. Накануне вечером они накоротке встретились на улице. Как обычно, Уинстон почти не смотрел на Джулию, двигаясь навстречу ей в толпе, но и бегло брошенного взгляда хватило, чтобы понять: она бледней, чем всегда.

– Ничего не получится, – пробормотала она, как только приблизилась на безопасное, по ее мнению, расстояние для разговора. – Я имею в виду завтра.

– Что такое?

– Завтра днем. Не смогу прийти.

– Почему?

– О, да все, как всегда. На этот раз начали рано.

На мгновенье он дико рассердился. За месяц их близкого знакомства природа его желания изменилась. Вначале в нем было мало настоящей чувственности. Их первый акт любви стал просто волевым действием. Но уже во второй раз все пошло по-другому. Аромат ее волос, вкус ее губ, гладкость кожи словно вошли в него, а может, окружили его особым ореолом. Она стала для него физически необходимой, чем-то, чего он не просто хотел, а на что, как ему казалось, имел право. Когда она сказала, что не сможет прийти, у него возникло чувство, будто она его обманывает. Но именно в этот момент толпа прижала их друг к другу, и их руки случайно встретились. Она быстро сжала его руку кончиками пальцев, и этот жест показался ему проявлением не столько желания, сколько просто любви. Он вдруг подумал, что когда ты живешь с женщиной, без таких разочарований не обойтись – это нормальная, повторяющаяся время от времени ситуация; и глубокая нежность, никогда не испытываемая им прежде, внезапно охватила его. Ему захотелось, чтобы они были женаты уже лет десять. Он хотел гулять с ней по улицам, как сейчас, но только открыто и без страха, говорить о простых вещах, покупать всякую ерунду для домашнего хозяйства. А более всего он мечтал о каком-нибудь местечке, где они могли бы оставаться вдвоем и не воспринимать каждую встречу как обязанность заняться любовью. Но не в эту минуту, а на следующий день ему снова пришла в голову мысль об аренде комнаты у мистера Чаррингтона. Когда он поделился задумкой с Джулией, она почему-то сразу же согласилась. А ведь они оба знали – это безумие. Будто они намеренно делают шаг к могиле. Сидя в ожидании на краю кровати, он снова подумал о подвалах Министерства любви. Любопытно, как предопределенный ужас то входит в твое сознание, то покидает его. А ведь там, в будущем, тебя поджидает неминуемая смерть, и это так же верно, как то, что за 99 идет 100. Никому смерти не избежать, но можно ее отсрочить; однако вместо этого ты снова и снова таким сознательным и диким поступком сам сокращаешь время ее наступления.

Вот послышались быстрые шаги на лестнице. Джулия влетела в комнату. Она принесла с собой сумку для инструментов из грубой коричневой парусины – такую, с какой, как он иной раз видел, она ходила туда-сюда по Министерству. Он бросился обнять ее, но она поспешно отстранилась, отчасти потому, что все еще держала сумку.

– Секундочку, – сказала она. – Хочу показать тебе, что я принесла. Это ты притащил отвратительный кофе «Победа»? Конечно, ты. Отнеси его обратно: он нам не нужен. Смотри-ка сюда.

Она встала на колени, открыла сумку и выбросила гаечные ключи и отвертки, лежащие сверху. Под ними находилось несколько аккуратных бумажных пакетов. Первый пакет, который она протянула Уинстону, вызвал у него странное, но смутно знакомое ощущение. Он был наполнен каким-то тяжелым, похожим на песок веществом, который проминался под пальцами всякий раз, когда ты его трогаешь.

– А это не сахар? – спросил он.

– Настоящий сахар. Не сахарин, а сахар. А вот еще батон хлеба – правильного белого хлеба, а не этой чертовой подошвы – и маленькая баночка варенья. А еще банка молока, и вот, смотри! Вот чем реально горжусь. Мне пришлось завернуть это в мешковину, потому что…

Ей не нужно было объяснять ему, почему она завернула это в тряпку. Запах уже успел распространиться по комнате – густой, насыщенный аромат, который казался атрибутом его раннего детства и с которым он однажды случайно встретился совсем недавно: вдруг им потянуло из прохода перед тем, как захлопнулась дверь, он таинственным образом проник на оживленную улицу, ощущался всего мгновенье и снова исчез.

– Это кофе, – пробормотал он, – настоящий кофе.

– Кофе для членов Внутренней партии. Тут целый килограмм, – заметила она.

– Как ты ухитрилась все это достать?