Первый секс у нее случился в шестнадцать лет с шестидесятилетним членом Партии, который позже совершил самоубийство, дабы избежать ареста. «И хорошо, что так вышло, – заметила Джулия, – а то бы во время признания они бы из него и мое имя вытянули». Потом было множество разных других. Жизнь ей казалась весьма простой. Ты желаешь хорошо проводить время; они, то есть Партия, хотят не дать тебе этого делать; ты стараешься нарушить правила всякий раз, когда можешь. Похоже, что она считала естественным «их» желание отобрать у тебя все удовольствия, в то время как ты стараешься, чтобы тебя не поймали. Она ненавидела Партию и поносила ее отборной бранью, но, в общем и целом, ее не критиковала. Интереса к партийной доктрине она не проявляла, за исключением тех моментов, когда это касалось ее личной жизни. Он заметил, что она никогда не использует слова новодиалекта, кроме тех, которые уже вошли в повседневный обиход. Она никогда не слышала о Братстве и отказывалась верить в его существование. Любой организованный мятеж против Партии расценивался ею как глупость, поскольку он должен был провалиться. Гораздо умнее нарушать правила и оставаться при этом живым. Ему было немного интересно, сколько еще таких, как она, среди представителей младшего поколения, выросшего после Революции, не знающих ничего иного, воспринимающих Партию, как нечто неизменное, как небо, не восстающих против ее власти, а просто ускользающих от нее, как кролик старается убежать от собаки.
Они не обсуждали возможность заключить брак. Слишком далекая перспектива, не стоит и думать об этом. Ни один комитет не даст разрешения на такой союз, даже если бы можно было как-то избавиться от Катарины – жены Уинстона. Это безнадежнее, чем мечта.
– А какой она была, твоя жена? – спросила Джулия.
– Она была… Знаешь такое слово в новодиалекте –
– Нет, этого слова не знала, а вот личности такие мне известны очень хорошо.
Он начал рассказывать ей о своей семейной жизни, но, к его удивлению, она оказалась уже хорошо осведомленной о существенных особенностях его брака. Она описала ему, будто видела все сама, как деревенело тело Катарины, стоило ему прикоснуться к ней, как жена отталкивала его изо всех сил, даже крепко обнимая его при этом руками. Обсуждая с Джулией такие вещи, он не чувствовал себя неловко: в любом случае отношения с Катариной давно перестали отзываться болью в памяти и сделались просто чем-то тошнотворным.
– Я бы мог терпеть, если бы не одна вещь, – заметил он. Он рассказал ей о маленькой ледяной церемонии, которую Катарина заставляла его проходить каждую неделю в назначенную ночь. – Она ненавидела секс, но ничто не могло заставить ее остановиться. Она называла это – ты никогда не догадаешься.
– Наш долг перед Партией, – быстро ответила Джулия.
– Откуда ты знаешь?
– Мой дорогой, я тоже ходила в школу. Беседы на темы половых отношений для всех, кому больше шестнадцати. И в Молодежном движении. Тебе годами это вбивают в голову. И замечу: во многих случаях это работает. Однако наверняка никогда не скажешь: люди такие лицемеры.
Она начала рассуждать на эту тему. У Джулии все всегда крутилось вокруг ее собственной сексуальности. И касаясь так или иначе этого вопроса, она порой делала тонкие наблюдения. В отличие от Уинстона она ухватила скрытый смысл сексуального пуританства, который навязывала Партия. Это происходило не просто потому, что половой инстинкт создавал собственный мир, находящийся за пределами партийного контроля, а значит, его надо уничтожить, если это возможно. Но еще важнее то, что недостаток секса пробуждал истерию, весьма желательную, поскольку ее можно трансформировать в военную самоотверженность или в поклонение вождям. Вот как это излагала Джулия:
– Занимаясь с кем-то любовью, ты тратишь энергию; потом ты чувствуешь себя счастливым и тебе на все наплевать. А они этого допустить не могут. Они хотят, чтобы в тебе все время бурлила энергия. Марши туда-сюда, бодрые крики и махания флагами – все это просто прокисший секс. Если ты счастлив в душе, то зачем тебе приходить в возбуждение от Большого Брата, трехлеток, Двухминуток Ненависти и всей остальной их проклятой тухлятины?