Молодое сильное тело, такое беспомощное сейчас, во сне, будило в нем чувство жалости и желание защитить. Однако та бессмысленная жалость, которую он испытал под ореховым деревом, когда пел дрозд, больше пока не возвращалась. Он отодвинул комбинезон в сторону и начал изучать ее гладкий белый бок. Он подумал, что в старые времена мужчина смотрел на тело женщины, ощущал желание, и на этом все. А сегодня нет чистой любви, равно как и чистого вожделения. Сейчас не существует эмоций в чистом виде, поскольку они смешаны со страхом и ненавистью. Их объятия были битвой, а пиком ее стала победа. Это удар по Партии. Это политический акт.
– Мы можем прийти сюда еще раз, – сказала Джулия. – Общее правило безопасности: не использовать одно укрытие больше двух раз. Но не ранее чем через месяц или два, конечно.
Как только она проснулась, ее поведение изменилось. Она стала осторожной и деловитой, надела комбинезон, завязала алый пояс вокруг талии и начала давать подробные указания относительно дороги домой. Казалось вполне естественным положиться на нее в этом вопросе. Она явно обладала практической смекалкой, которой недоставало Уинстону, а еще она, похоже, отлично знала окрестности Лондона, изучив их во время бесчисленных организованных туристских походов. Маршрут, разработанный ею, совершенно отличался от того, каким он двигался сюда, и с поезда он сошел на другом вокзале.
– Никогда не возвращайся домой той же дорогой, какой ты пришел, – заметила она так, будто формулировала некий важный общий принцип. Она ушла первой, а Уинстон должен был покинуть укрытие на полчаса позже.
Она назвала место, где они смогут встретиться после работы через четыре вечера. Это была улочка в одном из бедных кварталов, где располагался открытый рынок, а значит, там многолюдно и шумно. Она будет ходить между прилавками, притворяясь, будто ищет шнурки или швейные нитки. Если она решит, что на горизонте чисто, то при его приближении высморкается; в противном случае он должен будет пройти мимо нее, делая вид, что они незнакомы. Возможно, им повезет, и в гуще народа они смогут поговорить минут пятнадцать и назначить новую встречу.
– А сейчас мне пора идти, – сказала она сразу же после того, как выдала все инструкции. – Мне нужно вернуться в девятнадцать тридцать. Два часа буду работать на Молодежную Антисекс-Лигу – раздавать листовки и все такое. Что за дрянь! Можешь меня отряхнуть? У меня нет травы в волосах? Уверен? Тогда до свидания, моя любовь, пока!
Она бросилась в его объятия, поцеловала его с какой-то яростью и уже через секунду прошла через заросли ясеня, а затем, почти не производя шума, скрылась в лесу. Даже сейчас он не знал ни ее фамилии, ни ее адреса. А впрочем, какая разница, ведь они все равно не смогут встречаться дома или писать друг другу письма.
Получилось так, что на полянку в лесу они больше не приходили. За весь май представился лишь один случай успешно заняться любовью. В другом тайном месте, известном Джулии, – на колокольне разрушенной церкви на почти совершенно пустынной территории, куда тридцать лет назад упала атомная бомба. Само место являлось отличным укрытием, но добираться туда было опасно. Все остальное время они встречались только на улицах – каждый вечер в новом месте и никогда не более чем на полчаса. Там они обычно могли поговорить – хотя бы как-то. Когда они шли по запруженным толпой тротуарам – не рядом и не глядя друг на друга – они вели странную прерывающуюся беседу, ход которой напоминал мигающий свет маяка: они резко замолкали при приближении фигуры в партийной униформе или при виде телеэкрана, а несколько минут спустя начинали говорить прямо с середины фразы, затем снова внезапно прерывались, если находились на том месте, где они условились расстаться, а на следующий день они возобновляли разговор практически без всяких вступлений. Джулия, по-видимому, привыкла к такому общению, она называла его «разговор в рассрочку». А еще она удивительным образом умела говорить, не шевеля губами. И лишь однажды за почти месяц ежевечерних встреч они сумели поцеловаться. Они молча шли по переулку (Джулия никогда не разговаривала с ним вдали от больших улиц), когда раздался ужасный рев, почва задрожала, небо потемнело, и Уинстон тут же очутился на земле – весь в ссадинах и напуганный. Должно быть, совсем рядом с ними упала ракета. Уинстон вдруг увидел, что в нескольких сантиметрах от него находится лицо Джулии – смертельно белое, словно мел. Даже губы ее побелели. Она мертва! Он схватил ее и понял, что целует живое теплое лицо. Это просто пыль, которую он стер своими губами. Они оба были покрыты густым слоем гипсовой пыли.