1984

Он думал, что она совершенно права. Есть прямая и глубокая связь между целомудрием и политической ортодоксальностью. Потому что как иначе могла Партия на нужном уровне поддерживать в своих членах страх, ненависть и противоречащее здравому смыслу доверие, если не закупорить, как в бутылке, сильнейший инстинкт и не использовать его как движущую силу? Сексуальный импульс представлял опасность для Партии, и Партия обратила его на пользу себе. Такой же фокус она провернула и с родительским инстинктом. Семью как бы не отменили, да и любовь к детям поощрялась почти так же, как раньше. С другой стороны, детей систематически настраивали против родителей и учили шпионить за ними и доносить обо всех отклонениях. В действительности семья стала продолжением полиции мыслей. Она сделалась инструментом, с помощью которого информаторы, хорошо знавшие близких, наблюдали за ними днем и ночью.

Вдруг его мысли вернулись к Катарине. Катарина наверняка бы донесла на него в полицию мыслей, если бы не оказалась так глупа и смогла бы увидеть отсутствие ортодоксальности в его суждениях. Но на самом деле ему напомнила о ней в этот момент невыносимая полуденная жара, из-за которой на лбу выступили капельки пота. И он начал рассказывать Джулии о том, что случилось, или, вернее, не случилось таким же знойным днем одиннадцать лет назад.

Прошло три или четыре месяца с тех пор, как они поженились. Во время туристского похода где-то в окрестностях Кента они заблудились и отстали от группы. Они остановились всего на пару минут, но потом свернули не туда и вскоре оказались на краю заброшенного мелового карьера. Он уходил вниз на десять-двадцать метров, а на дне его виднелись огромные камни. Спросить дорогу не у кого. Увидев, что они заблудились, Катарина пришла в страшное беспокойство. Отстать от шумной группы туристов даже на секунду ей казалось серьезным проступком. Она хотела немедленно вернуться по той же дороге, по какой они попали сюда, и попробовать пойти в другом направлении. Но тут Уинстон заметил кустики вербейника, растущего в расщелинах утеса под ними. Один был с разными цветками – лиловым и кирпично-красным, – растущими как бы из одного корня. Он никогда ничего подобного раньше не видел и окликнул Катарину, чтобы та тоже подошла и посмотрела.

– Смотри, Катарина! Смотри, какие цветы. Вон тот кустик почти на дне обрыва. Видишь, он разных цветов?

Катарина уже развернулась, чтобы идти обратно, но, пусть и с раздражением, она все же подошла к нему. Она даже наклонилась над обрывом, стремясь разглядеть, что он ей показывает. Он стоял за ее спиной, обняв ее за талию, чтобы придержать. В этот момент он вдруг подумал, что они здесь совершенно одни. Ни одного человека поблизости, ни один листик не шелохнется, и даже птицы не поют. В таком месте вероятность нахождения скрытого микрофона крайне мала, и даже если бы микрофон и был здесь, он улавливает только звуки. Самый жаркий полуденный час, когда все живое пребывает в состоянии сонной дремоты. Солнце испепеляло их лучами, пот стекал по его лицу. И ему пришло в голову…

– Почему ты не подтолкнул ее? – спросила Джулия. – Я бы подтолкнула.

– Да, дорогая, ты бы подтолкнула. И я бы это сделал, если бы был тогда тем человеком, каким являюсь сейчас. Или, возможно, я бы… я не уверен.

– Жалеешь, что не толкнул?

– Да, в общем жалею, что не толкнул.

Они сидели рядом на пыльном полу. Он притянул ее поближе. Ее голова лежала у него на плече, и приятный аромат ее волос спорил с запахом голубиного помета. Она так молода, подумал он, и еще чего-то ожидает от жизни, она не понимает, что столкнуть неудобного человека с утеса – не значит что-то решить.

– На самом деле это ничего бы не изменило, – произнес он.

– Тогда почему жалеешь, что не столкнул?

– Просто потому, что лучше сделать что-то, чем ничего не сделать. В игре, которую мы ведем, нам не выиграть. Просто некоторые неудачи чуть меньше других, вот и все.

Он почувствовал, как она в знак несогласия дернула плечом. Она всегда возражала ему, когда он говорил что-то подобное. Она не могла принять как закон природы, что отдельно взятый человек всегда проигрывает. Нет, она понимала, что обречена, что рано или поздно полиция мыслей схватит ее и убьет, но какая-то часть ее сознания верила в возможность создания некоего тайного мира, в котором можно жить, как пожелаешь. Все, что тебе нужно, – это удача, хитрость и смелость. Она не понимала, что такого не бывает, что победа возможна только в далеком будущем, через много-много лет после твоей смерти, что с момента объявления войны Партии тебе лучше считать себя трупом.

– Мы мертвы, – сказал он.

– Мы еще не мертвы, – прозаически возразила Джулия.

– Не физически. Через полгода, год, возможно, через пять лет. Я боюсь смерти. Ты молода, потому должна бояться ее больше, чем я. Конечно, мы постараемся оттянуть этот срок. Но на самом деле разницы почти нет. До тех пор, пока человеческие существа остаются людьми, жизнь и смерть – это две стороны одной медали.