1984

Он в камере, но не знает, темно сейчас или светло, потому что не видит ничего, кроме пары глаз. Рядом медленно и мерно тикает какой-то аппарат. Глаза становятся больше, светятся ярче. Внезапно Уинстон отсоединяется от тела, ныряет в эти глаза и тонет.

Он привязан к креслу под слепящими лампами, вокруг какие-то циферблаты. Человек в белом халате снимает с них показания. Снаружи приближаются тяжелые шаги, дверь с лязгом распахивается. Входит офицер с восковым лицом и два конвойных.

«Помещение 101», – говорит офицер.

Человек в белом халате не оборачивается. На Уинстона он тоже не смотрит, только на циферблаты.

Его везут по огромному коридору шириной в километр, залитому дивным золотистым светом, он хохочет в голос и выкрикивает признания. Признается во всем, даже в том, что смог утаить под пытками. Рассказывает историю своей жизни слушателям, которые и так в курсе. Рядом с ним надзиратели, другие заключенные, люди в белых халатах, О’Брайен, Джулия, старик Чаррингтон – все катятся по коридору вместе и стонут от смеха. Нечто ужасное, ожидавшее их в будущем, почему-то не случилось. Все хорошо, боли больше нет, все до единой подробности жизни Уинстона разоблачены, его поняли и простили.

Всякий раз он приходил в себя почти уверенный, что слышал голос О’Брайена. На допросах тот не появлялся, но у Уинстона было ощущение, будто О’Брайен стоит неподалеку, просто его не видно. О’Брайен заправлял здесь всем: натравливал на Уинстона черных молодцев и в то же время не давал им забить его до смерти; решал, когда Уинстону кричать от боли, а когда получать передышку, когда ему есть, когда спать, когда накачивать его наркотиками. О’Брайен задавал вопросы и предлагал ответы. Он был и палачом, и инквизитором, и другом. Однажды (Уинстон не помнил, то ли в наркотическом забытьи, то ли во сне, то ли в момент бодрствования) голос прошептал ему на ухо: «Не бойтесь, Уинстон, теперь вы в моих руках. Я наблюдал за вами семь долгих лет. Решающий момент настал. Я вас спасу, я сделаю вас безупречным». Уинстон не знал наверняка, принадлежал ли голос О’Брайену, хотя тот же голос когда-то пообещал ему в другом сне, семь лет назад: «Мы встретимся там, где нет темноты».

Окончания допроса Уинстон не помнил: наступила темнота, потом вокруг него материализовалась эта камера или комната. Он лежал на спине и не мог пошевелиться, тело стягивали путы, даже голова была надежно закреплена. О’Брайен смотрел на него сверху вниз с серьезным и довольно печальным видом. Лицо его погрубело и постарело, под глазами залегли мешки, от носа к подбородку обозначились усталые складки. Он выглядел старше, чем помнилось Уинстону, лет на сорок восемь или даже пятьдесят. Рука его лежала на аппарате с круговой шкалой.

– Говорил же вам, – напомнил О’Брайен, – если мы и встретимся, то здесь.

– Да, – ответил Уинстон.

Не было ни малейшего предупреждения, лишь легкое движение руки О’Брайена, а тело Уинстона затопила волна боли. Самое страшное, что он не мог понять ее источник, хотя чувствовал: боль чревата смертью. То ли так казалось под действием электричества, то ли его тело на самом деле корежилось, теряя форму, и связки между суставами медленно рвались. От боли лоб покрылся испариной, но хуже всего был страх, что вот-вот переломится позвоночник. Уинстон сжал зубы и тяжело задышал через нос, пытаясь сдержать крик.

– Вы боитесь, – заметил О’Брайен, наблюдая за ним, – что сейчас у вас что-то сломается. Особенно вам страшно за позвоночник. Вы наглядно представили, как позвоночный столб переламывается пополам, как спинномозговая жидкость устремляется наружу. Вы ведь об этом думаете, Уинстон?

Уинстон промолчал. О’Брайен вернул регулятор напряжения в прежнее положение. Волна боли схлынула почти так же быстро, как и накатила.

– Это сорок единиц, – пояснил О’Брайен. – Сами видите, цифры на шкале идут до ста. Во время нашей беседы помните, что в моих силах причинить вам столько боли, сколько я захочу. Солжете, попытаетесь увильнуть от ответа или дурачком прикинуться, сразу закричите от боли. Вам ясно?

– Да, – ответил Уинстон.

О’Брайен отставил суровость, задумчиво поправил очки, немного походил по комнате. Когда он заговорил снова, голос звучал мягко и терпеливо. Он стал похож на доктора, на учителя или даже на священника, который стремится скорее объяснить и убедить в своей правоте, нежели наказать.

– Я вожусь с вами, Уинстон, потому что вы того стоите. Вы прекрасно знаете, что́ с вами не так. И знаете уже много лет, хотя признаться самому себе не пожелали. Вы страдаете психическим расстройством, вас преследуют ложные воспоминания. Настоящих событий вы не помните и убеждаете себя, что помните события, которых не было. К счастью, ваш недуг излечим. Вы не смогли от него избавиться, потому что предпочли этого не делать. Нужно было лишь приложить немного усилий, но вы так и не сподобились. Я прекрасно понимаю, что даже теперь вы цепляетесь за свою болезнь, наивно принимая ее за героизм. Поясню на примере. С какой державой воюет Океания в данный момент?