1984

– Они не способны этого сделать, – сказала она наконец. – Это не в их силах. Они могут заставить тебя сказать все что угодно… ВСЕ ЧТО УГОДНО… но не могут заставить тебя поверить в эти слова. Они не могут проникнуть внутрь тебя.

– Да, – согласился он чуть более радостным тоном, – да, ты права. Они не могут проникнуть внутрь тебя. Если ты можешь ПОЧУВСТВОВАТЬ, что оставаться человеком все-таки стоит, даже если это тебе ничего не дает, тогда победа твоя.

Он подумал о телескане, не дремлющем ни ночью, ни днем. Они могут следить за тобой круглосуточно, но пока у тебя есть голова, их можно перехитрить. При всех своих хитроумных устройствах они все-таки не научились понимать, что думает другой человек. Быть может, это не так верно для тех, кто оказался в их руках… Что именно творилось в Министерстве любви, не знал никто, однако догадаться было несложно: пытки, наркотики, тонкие способы регистрации твоих нервных реакций, постепенное истощение бессонницей, одиночеством, постоянными допросами. Факты в любом случае утаить было невозможно. Их могло дать расследование, их могли извлечь из тебя пыткой. Но если цель заключалась не в том, чтобы выжить, но чтобы остаться человеком… какая в конечном счете разница? Они не могли изменить твои чувства: в конце концов, ты и сам не смог бы изменить их даже в том случае, если бы захотел. Они могли бы выяснить до последней детали все, что ты делал, или говорил, или думал; но внутренняя твоя суть, та часть сердца, работа которой покрыта тайной даже для тебя самого, останется неприступной.

Глава 8

Они сделали это, сделали наконец!

Уинстон и Юлия стояли в продолговатой, освещенной мягким светом комнате. Приглушенный телескан что-то невнятно бормотал; роскошный темно-синий ковер под ногами казался бархатным. В дальнем конце комнаты за столом под настольной лампой с зеленым колпаком сидел сам О’Брайен, обложенный стопками бумаг с обеих сторон, не потрудившийся даже посмотреть на пришедших, когда слуга впустил Юлию и Уинстона.

Сердце Уинстона колотилось так сильно, что он даже сомневался, что сумеет заговорить. Они сделали это, сделали наконец… Ничего другого просто не лезло ему в голову. Они совершили опрометчивый поступок, еще более опрометчивый оттого, что пришли сюда вдвоем, хотя шли разными путями и встретились только у двери О’Брайена. Впрочем, даже чтобы войти в этот дом, требовалось известное напряжение нервов и душевных сил. Лишь в исключительных случаях простому партийцу случалось побывать в жилище одного из членов Внутренней Партии или даже в том квартале, где они обитали. Вся атмосфера высоких домов, их богатство и простор, незнакомые запахи хорошей пищи и табака, тихие и бесшумно скользящие вверх-вниз лифты, снующие повсюду слуги в белом… все это невольно вселяло трепет. И хотя Уинстон имел все основания появиться в этом районе, его на каждом шагу преследовал страх увидеть перед собой внезапно объявившегося из-за угла охранника в черном мундире, который тут же потребует у него документы и велит убираться отсюда. Слуга О’Брайена, однако, впустил их без малейших возражений. Этот невысокий темноволосый человек в белой рубашке и с ромбовидным лицом, абсолютно бесстрастным и ничего не выражающим, возможно, имел какое-то отношение к Китаю. Коридор, по которому он повел их, устилали мягкие ковры, стены покрывали безукоризненно чистые, молочного цвета обои и белая деревянная обшивка, что также рождало невольный трепет: прежде Уинстон ни разу не видел коридор, стены которого не были засалены от соприкосновения с человеческими телами.

О’Брайен держал в руках полоску бумаги и внимательно изучал ее. Наклоненное крупное лицо его казалось одновременно властным и интеллигентным. Секунд двадцать он сидел не шевелясь, а потом пододвинул к себе речепринт и продиктовал послание на гибридном министерском жаргоне:

«Объекты один запятая пять запятая семь одобрены полностью стоп-предложение содержало объект шесть дваплюс смешно граница преступмысл отмена стоп непродолжать конструктивно предполучение с плюсом оценок машинерии конец послания».

Поднявшись из кресла, О’Брайен прошествовал к ним по ковру, заглушавшему шаги. Когда произнесенные им слова новояза смолкли, официальная атмосфера рассеялась, однако выражение на лице его было мрачнее обычного, словно он был недоволен тем, что его оторвали от дел. К ужасу, и без того владевшему Уинстоном, вдруг добавилось смятение. Он подумал о том, что, возможно, совершает глупейшую ошибку. Какими свидетельствами участия О’Брайена в политическом заговоре он обладал? Никакими… только брошенным мельком взглядом и одной-единственной двусмысленной фразой, а все прочее основано на его собственном вымысле… на мечте. Он не мог позволить себе отступить и сослаться на то, что пришел за словарем, так как в подобном случае невозможно было объяснить присутствие Юлии. Когда О’Брайен проходил мимо телесканa, его осенила какая-то мысль. Он остановился, повернулся и на что-то нажал. Раздался громкий щелчок.