1984

Юлия удивленно пискнула. Даже охваченный паникой Уинстон был слишком ошарашен для того, чтобы придержать язык.

– То есть его можно выключить! – выпалил он.

– Да, можно, – сказал О’Брайен, – у нас есть такая привилегия…

Он стоял теперь напротив них обоих. Рослая фигура партийного функционера высилась над парой тощих влюбленных. Он ждал, ждал с суровым выражением лица, чтобы Уинстон заговорил, но о чем? Даже сейчас было вполне возможно, что он просто занятой человек, с раздражением ждущий, когда ему наконец объяснят причину вторжения. Все молчали. После того как О’Брайен выключил телескан, в комнате воцарилась мертвая тишина. Секунды маршировали мимо, длинные секунды. Уинстон с трудом заставлял себя не отводить глаз от сурового лица О’Брайена, на котором вскоре появилось какое-то предвестие улыбки. Своим характерным жестом О’Брайен снял очки и снова водрузил их на нос.

– Ну, кто будет говорить? Вы или я? – спросил он.

– Я, – заторопился Уинстон. – Эта штуковина выключена?

– Да, выключена. Мы одни.

– Мы пришли сюда, потому что…

Уинстон помедлил, впервые осознавая вздорность своих мотивов. И поскольку даже он сам не знал, какого рода помощи ждет от О’Брайена, ему трудно было объяснить причину своего прихода. И он продолжил, прекрасно осознавая, что слова его безосновательны и претенциозны:

– Мы полагаем, что существует заговор, тайная организация, направленная против Партии, и что вы участвуете в этом. Мы хотим вступить в эту организацию и работать на нее. Мы – враги Партии. Мы не верим в принципы ангсоца. Мы – мыслепреступники. Мы – прелюбодеи. Я говорю это вам, потому что мы хотим отдаться под ваше покровительство. Если вы хотите обвинить нас в чем-то еще, мы готовы.

Он умолк, оглянулся через плечо, так как ему показалось, что дверь отворилась. И действительно, в комнату без стука вошел желтолицый слуга.

– Мартин – один из нас, – бесстрастным тоном пояснил О’Брайен. – Принесите вина, Мартин. Поставьте на круглый столик. Хватит ли нам кресел? Значит, мы можем сесть и поговорить в спокойной обстановке. Принесите кресло и себе, Мартин. Разговор будет деловой. На ближайшие десять минут вы не слуга.

Невысокий азиат сел вполне непринужденно, однако в его поведении сквозили манеры прислуги… пажа, обрадованного привилегией. Уинстон посмотрел на него краем глаза. Он подумал, что вся жизнь этого человека представляет собой исполнение роли и что он считает опасным pасстаться с маской даже на мгновение. Взяв декантер за шейку, О’Брайен наполнил бокалы темно-красной жидкостью. Зрелище это чем-то напомнило Уинстону картинку, которую он когда-то видел на стене или на рекламном щите… огромную бутылку, набранную из электрических лампочек, двигавшуюся вверх и вниз, так что получалось, что содержимое ее выливается в бокал. Содержимое бокала, если смотреть сверху, казалось черным, но в декантере оно искрилось рубином. Жидкость пахла чем-то кислым и сладким одновременно. Юлия взяла свой бокал и из любопытства понюхала содержимое.

– Этот напиток называется вином, – О’Брайен чуть улыбнулся. – Про вино вы, конечно, читали в книжках. Внешней Партии оно почти не достается. – Тут лицо его сделалось серьезным, и он поднял бокал. – Полагаю, что начать нам следует с тоста за нашего вождя, за Эммануила Гольдштейна.

Уинстон торопливо взял бокал. Он читал про вино и мечтал попробовать его. Подобно стеклянному пресс-папье или полузабытым стишкам мистера Черрингтона оно принадлежало к старому времени, как он про себя называл дореволюционную эпоху. По какой-то непонятной причине он воображал, что вино окажется чрезвычайно сладким, словно ежевичный джем, и чрезвычайно пьянящим. И потому, глотнув, был явно разочарован. Оказалось, что долгие годы употребления джина лишили его способности ощущать вкус вина. Уинстон поставил на столик пустой бокал.

– Так, значит, Гольдштейн существует на самом деле? – спросил он.

– Да, такая персона существует в действительности. Где он находится? Я не знаю.

– A подполье… организация? Оно реально? Или это всего лишь изобретение органов Госмысленадзора?

– Нет, оно реально существует. Мы называем его Братством. Человек, как правило, знает о Братстве только то, что оно существует и что он сам является его членом. Но я еще вернусь к этой теме. – Он посмотрел на наручные часы. – Даже членам Внутренней Партии не рекомендуется отключать телескан дольше чем на полчаса. Вам не следовало приходить сюда вместе, и вам придется уйти по отдельности. Вы, товарищ, – он кивнул Юлии, – уйдете первой. В нашем распоряжении примерно двадцать минут. Как вы понимаете, мне придется начать с некоторых вопросов. Итак, что вы готовы делать?

– Все, на что способны, – ответил Уинстон.

О’Брайен чуть повернулся к Уинстону в своем кресле, как бы игнорируя Юлию, полагая, что Уинстон будет говорить за обоих. На мгновение он прикрыл глаза и начал задавать вопросы негромким невыразительным голосом, словно бы приступая к рутинному действу, своего рода катехизису, причем успевшему поднадоесть ему.

– Вы готовы расстаться с жизнью?

– Да.

– Вы готовы убивать?

– Да.