1992, Движущая сила

Он пошел вдоль ряда машин вместе со мной.

- Фургон Фила. Его над ямой смотрел. Там у него над задним баком для горючего укреплен такой контейнер вроде трубы, как раз между баком и полом фургона. Он закрыт бортами фургона, так что ты его не увидишь ни спереди, ни сзади, если просто так заглянешь под низ. Хитро придумано. Я нахмурился.

- А что там может поместиться?

- Откуда мне знать? Несколько футбольных мячей, к примеру. Сейчас-то там пусто. У трубы, должно быть, есть крышка с нарезкой, только сейчас ее тоже нет.

Фил водил шестиместный суперклассный фургон, половина моего парка состояла из таких. В нем можно с большими удобствами перевозить шесть лошадей, в нем очень просторная кабина и вообще много места, так что при необходимости можно поставить и седьмую лошадь поперек фургона. Мне такие фургоны нравились куда больше, чем длинные девятиместные. Полдюжины мячей под днищем в трубе - такое предположение звучало дико и совершенно не правдоподобно.

- Вон фургон Пат, - указал Джоггер пальцем, - Дейв еще на нем кобыл возил, помнишь? - Он замолчал, видимо, вспомнив свой тяжелый опыт общения с жеребыми кобылами. - И не проси меня больше никогда возить этих кобыл.

- Да ладно, Джоггер. Ну что насчет фургона Пат? Этот фургон был поменьше, только на четыре лошади. У меня было пять таких. Они более маневренны и менее прожорливы. Когда наступал сезон гладких скачек, фургон Пат всегда арендовал один пиксхиллский тренер, маниакально отказывающийся перевозить своих лошадей в одном и том же фургоне с чужими лошадьми. Фургон Пат часто отправлялся за границу, хотя в этих случаях за рулем сидела не Пат.

- Там вон, под низом, еще одна труба приляпана, такая же. С навинчивающейся крышкой, и крышка у этой на месте.

- Давно там? Грязная?

- Не-а!

- Может, я с утра взгляну. И, Джоггер, держи язык за зубами. Если начнешь болтать об этом в пивнушке, вспугнешь того, кто их туда приляпал, и мы никогда не узнаем, что все это значит.

Он понимал, что я прав. Сказал, что будет нем, как алтарь (алтарь-кадило-могила), и я снова засомневался, на сколько кружек хватит его сдержанности.

* * *

В субботу утром я на четырехместном фургоне поехал в Солсбери, забрал разношерстных лошадей Мэриголд и к девяти часам доставил их. И только по дороге я вспомнил, что забыл прихватить с собой пакет с обедом ее конюхов. Когда я сказал ей об этом, она громогласно спросила своих служащих, но хозяина не нашлось - Выкинь, - распорядилась она. - Я в Донкастер лошадей посылаю. Отвезешь?

Скачки в Донкастере, которые должны были состояться через двенадцать дней, считались престижными и открывали сезон гладких скачек. Я уверил Мэриголд, что буду счастлив перевезти все, что она захочет, куда ей будет угодно.

- Только в отдельном фургоне, - прибавила она. - Не хочу, чтобы они подхватили какую-нибудь заразу из других конюшен. Никогда такого не позволяла.

- Договорились, - сказал я.

- Вот и хорошо. - Она слегка улыбнулась, скорее глазами, чем губами. Для нее это было все равно что закрепить договоренность рукопожатием.

Вернувшись домой, я попил кофе, съел кукурузные хлопья, поговорил с Харвом, потом с Джоггером («Ни одной птичке ничего не сболтнул в пивнушке»), проверил дневной график и снова перетасовал водителей, засадив Дейва и Джоггера за руль.

Как Фил ни упирался, я перебросил его на девятиместный фургон, а сам сел за руль его шестиместного, который должен был собрать лошадей для скачек с препятствиями из трех разных конюшен и отвезти их вместе с конюхами в Сандаун на скачки, назначенные на вторую половину дня.

Я уж и не помню, сколько раз приходил первым к финишу в скачках с препятствиями на сандаунском ипподроме. Его скаковая дорожка настолько врезалась в мою память, что я, наверное, смог бы пройти ее с завязанными глазами. Во всяком случае, в моих бесконечных снах я вполне справлялся со всеми ее сложностями. Именно этот ипподром будил во мне безысходную тоску по тому тесному мирку, который я потерял, по той интимной, тело к телу, близости с мощным сгустком энергии, слиянию духа, мужества и целеустремленности. Разговаривая с посторонними, можно утверждать, что скачки - такая же работа, как и любая другая, но при более близком рассмотрении становится ясно, что это не правда. Преодоление препятствий на лошади на скорости в тридцать и больше миль в час лично меня приводило в такой душевный восторг, какого я никогда не испытывал в других ситуациях. Каждому свое, так я думал. По мне - высокие препятствия и мощные лошади.

Теперь я чувствовал себя в Сандауне чужим. Обидно, ничего не скажешь, но это горькая правда, как ни крути.

Как и договаривались, Патрик Винейблз ждал меня у весовой.

Начальник службы безопасности на скачках был высок и худ, глаза имел вполне подходящие, ястребиные, и - ходили слухи - в свое время занимался «чем-то в контрразведке», хотя никаких подробностей никто не знал. Ипподромовские остряки утверждали, что он является помесью детектора лжи и пиявки, так как никому еще не удавалось его одурачить или отвязаться от него.