Как и многие до него, он руководил своим сравнительно небольшим отделом умело и решительно, и в огромной степени благодаря его усилиям дела на скачках велись относительно честно. Он нюхом чувствовал всяческие хитрости еще до того, как они приходили кому-то в голову.
Он поприветствовал меня с той небрежной дружелюбностью, которую никогда не стоило путать с доверием, и, взглянув на часы, сказал:
- У тебя пять минут, Фредди. Хватит? Подразумевалось: будь краток. Поставленный в такие рамки и видя, что у него нет времени, я начал колебаться, стоило ли мне вообще затевать это дело с советами.
- Ну, не так уж все и важно, - промямлил я. Мои колебания имели обратный эффект: посмотрев на меня более внимательно, он велел мне следовать за ним и через весовую привел в маленькую комнату, где, кроме стола и двух стульев, практически ничего не было.
Закрыв дверь, он приказал:
- Садись и выкладывай.
И я рассказал ему о трех ящиках, которые Джоггер уже успел найти под фургонами.
- Не знаю, когда их установили и что в них перевозили. Мой механик говорит, что не может поклясться, что не найдет еще несколько. Они здорово хорошо спрятаны. - Я немного помолчал. - С кем-нибудь еще такое случалось?
Он отрицательно покачал головой.
- Я, во всяком случае, не знаю. Ты в полицию ходил?
- Нет.
- А почему?
- Любопытство, наверное. Хочется узнать, кто это меня использует и для чего.
Он задумался, разглядывая мою физиономию.
- А ты используешь меня в качестве страховки, - промолвил он наконец, - на тот случай, если какой-нибудь твой фургон прихватят на контрабанде.
Я не стал отрицать очевидное.
- Все равно хочу их сам поймать.
- Гм. - Он пожевал губами. - Мой совет, брось ты это дело.
- Не могу же я просто сидеть сложа руки, - запротестовал я.
- Дай мне подумать.
- Спасибо, - сказал я.
- Полагаю, - нахмурился он, - здесь нет никакой связи с тем человеком, что умер в одном из твоих фургонов? Я слышал об этой истории.
- Право, не знаю. - Я рассказал ему о госте в маске. - Представления не имею, что он искал. Если что-то из того, что принадлежало покойнику, то явно зря, полиция все забрала. Потом я подумал, а не хочет ли он что-нибудь оставить? Он был весь в грязи и пыли, и я решил, что он валялся на земле, и попросил механика проверить, не прикрепил ли он чего под фургоном.
- Ты думаешь, это его работа?
- Нет. Тот контейнер был там давно, весь покрыт грязью и смазкой.
Еще я рассказал ему, что у фургона, на котором я в тот день ездил в Сандаун, над топливным баком была закреплена вместительная труба.
- Ее трудно заметить, даже если специально искать, просто глядя снизу вверх, - объяснил я. - Фургоны построены по принципу вагонов, у них борта значительно ниже шасси. Для аэродинамики и красоты. Да вы, наверное, знаете сами. Мои строили в Ламборне. Очень хороши. Короче, борта прикрывают все механизмы, расположенные под фургоном. Там и бомбу можно спрятать.
- Я понимаю, - заверил он меня. - А ты бомб боишься?
- Тут скорее наркотики.
Патрик Винейблз взглянул на часы и поднялся.
- Мне пора, - сказал он. - Приходи в весовую после последнего забега.
Я кивнул вслед его удаляющейся спине. Интересно, как он поступит - отмахнется или заинтересуется? Он должен решить этот вопрос в течение дня, но после разговора с ним я пришел к твердому заключению, что мне и в самом деле необходимо выяснить, что происходит, с его помощью или самостоятельно.
Я вышел на свежий воздух и провел большую часть дня в разговорах, иногда весьма полезных для дела, но. Бог ты мой, как все это было далеко от горячки скачек, смены цветов, взвешивания до и после, спешки, скачек, снова смены цветов!… Ладно, что там. Есть во всем этом и свои плюсы. Мне теперь не нужно голодать, чтобы искусственно держать минимальный вес, ломать кости и прятать синяки, бояться проиграть крупные скачки, потерять хороших хозяев, струсить или лишиться работы. Сейчас я свободен так, как никогда раньше. Что с того, что и сейчас мне приходится угождать владельцам и тренерам. Почти всем, кто хочет преуспеть, приходится кому-либо угождать: актерам - публике, которая платит, президентам и премьер-министрам - своему народу.
В такие дни, как в Сандауне, я начинал замечать, что веду себя так же, как мои водители, в том смысле, что я с особым пристрастием присматривался именно к тем лошадям, которых сам привез на скачки. И торжествовал, если среди них оказывался победитель. Если же лошадь погибала, и такое случается на скачках, водитель возвращался домой в глубокой депрессии. Это несомненное, хоть и необоснованное чувство собственника заметно сказывалось на том, насколько весело, быстро и тщательно готовились фургоны в обратный путь.
Пара лошадей из тех, что я привез в тот день, принадлежала тренеру, у которого раньше я несколько раз работал жокеем, так что нет ничего удивительного в том, что мне пришлось принять участие в разговоре с ним и его женой.
Бенджи и Дот Ашер, как всегда, ссорились. Когда я проходил мимо, Бенджи ухватил меня за рукав.