Я не пытался переубедить Эмили. Вместо этого позвонил матери и сказал, что сегодня не приду ночевать, но завтра, я надеюсь, появятся хорошие новости для Айвэна. Потом я позвонил Джеду Парлейну в Шотландию.
- Как ты там? - с беспокойством спросил он.
- Да ничего, верчусь. - Я имею в виду… На всякий случай я свозил полицейских в твою хижину. Там все вверх дном.
- Ну, в общем… пожалуй…
- Я дал им твои рисунки. Пока что никто не жаловался в полицию ни на каких окрестных грабителей.
- Ничего удивительного.
- Сам хочет увидеться с тобой, как только ты вернешься. Он сказал, чтобы я встретил тебя с поезда и привез прямо к нему. Когда ты возвращаешься?
- Если повезет, то завтра, ночным «Хайлэндером». Я дам тебе знать.
- Как сэр Айвэн?
- Неважно.
- Затянулась его болезнь. Жаль.
Когда я положил трубку, задумавшаяся о чем-то Эмили сказала:
- С первой партией лошадей я, как обычно, пошлю своего главного конюха, но скажу ему, чтобы Гольден-Мальта он не брал. И еще скажу, что Гольден-Мальта надо отправить к ветеринару. Надобности в этом, откровенно говоря, нет, но мои конюхи привыкли не задавать лишних вопросов и в споры со мной не вступают.
«И никогда не вступали, это уж точно», - подумал я. Эмили тренирует победителей, конюхи преуспевают и, опасаясь потерять место, беспрекословно выполняют все ее требования. А может, и просто по-человечески любят.
Эмили, как всегда, составила план на завтра. Она определила, какому конюху выезжать на какой лошади, и наметила вывести первую партию из двадцати лошадей в семь часов утра. Потом Эмили расписала порядок выхода второй партии - после завтрака. И наконец, подготовила указания, касающиеся оставшихся лошадей. У Эмили работало около двадцати конюхов - мужчин и женщин и, кроме того, два секретаря, горничная и дворник. Ветеринары приезжали по вызовам, рабочие привозили сено и другие корма и убирали навоз. В офисе у Эмили то и дело звонил телефон, с полной нагрузкой работал компьютер, принимая и отправляя информацию. Работы хватало всем.
В свое время я был втянут в этот деловой круговорот как шеф-повар, курьер и вообще мальчик на побегушках. И хотя я делал все, что было в моих силах (и порой вполне успешно), удовлетворения не было. Моя внутренняя жизнь замерла. Бывало, я начинал сомневаться в самом себе, и тогда страсть к живописи казалась мне самообманом, а вера в то, что у меня есть пусть не талант, но хотя бы какие-то способности, - иллюзией. Не лучше ли, думал я в такие дни, отказаться от того, к чему я стремлюсь, и навсегда остаться в адъютантах у Эмили, как она того хочет.
Эмили опустила листок с распоряжениями для главного конюха в почтовый ящик, укрепленный сбоку от задней двери, и вывела двух своих лабрадоров на вечернюю прогулку. Она обошла с ними вокруг конюшен, еще раз проверив, все ли в порядке. Потом вернулась, свистом позвала к себе собак и заперла двери на ночь.
Как все это было мне знакомо! Кажется, никаких перемен в жизни Эмили за эти пять лет не произошло.
Эмили дала мне два пледа, чтобы я не мерз ночью на своем диване, и холодно произнесла:
- Спокойной ночи.
Я обнял ее, ожидая, что за этим последует.
- Эм, - сказал я.
- Нет, - отрезала она. Я поцеловал ее в лоб и прижал к себе. - Ох, - вздохнула она. - Вот пристал. Ладно, будь по-твоему.
ГЛАВА 4
Эмили давно уже спала не в нашей когда-то общей большой спальне, а в огромной прежней гостиной.
Новую роскошную ванную комнату она оборудовала там, где раньше находилась гардеробная ее отца.
- Только не думай, что так будет всегда, - сказала Эмили, раздевшись до белого кружевного белья, - по-моему, это глупо.
- Вовсе нет.
- Ты, очевидно, еще не вполне насладился своим одиночеством.
- Нет, не вполне. - Я выключил свет и задернул шторы, как делал это всегда.
- А ты?
- Меня все боятся, считают драконом. Немногим дано быть такими, как Святой Георгий.
- Ты жалеешь об этом?
Она освободилась от остатков своей одежды, скользнула под одеяло. Лишь на миг ее точеный силуэт промелькнул в полоске лунного света между занавесями. Я разделся, и мне показалось, будто и не было этих пяти лет.
- Слухи расползаются вокруг Ламборна со скоростью чумы. Я не могу кого попало пускать в эту комнату, надо быть дьявольски осторожной.
Мы с Эмили никогда не были изобретательны и изощрены в любви. Нам это было не нужно. Мои руки обнимали ее, ее руки - меня, мои губы искали ее губы, и оба мы содрогались от вспышек чувственного наслаждения. Так было и раньше. Как хорошо знакомо мне ее тело, касающееся моего, и как забыто! Словно впервые касаюсь я этой груди, плоского живота, познаю мягкую и теплую тайну ее тела, которую ощущал только в темноте, но никогда не видел. У Эмили открытое лицо, смелая повадка, но на самом деле она стыдлива и скрытна.