1996, По рукоять в опасности

- Я уверен, он оправдает возлагаемые на него надежды, - рассеянно отозвался я.

- Что у тебя с глазом?

- Кое-кто напал на меня. Она еле удержалась от смеха.

- Хочешь чего-нибудь выпить?

- Хорошая мысль.

Я вошел следом за Эмили в ее дом. Мы прошли кухню, которая была одновременно и жилой комнатой, потом - превосходно обставленный офис и вошли в большую гостиную, где Эмили принимала владельцев лошадей и, как мне показалось, возвращающихся после долгого отсутствия мужей.

- Как раньше - «Кампари»? - спросила она, готовая взять поднос, на котором стояли бутылки и стаканы.

- Все, что угодно.

- Добавить немного льда?

- Не утруждай себя, - сказал я, но она все же вышла на кухню.

Я прошелся по комнате. Ничто здесь за прошедшие годы не изменилось. Все те же обитые клетчатой шерстяной материей диваны и темные дубовые столы. Я остановился перед висевшей на стене картиной. Откуда-то слева налетает порывами ветер, серебристая полоска моря на заднем плане, гонимые ветром, несутся вдаль серые облака. Двое игроков в гольф, упрямо подставляя лица ветру, неутомимо - и неукротимо - тянут за собой тележки с клюшками для игры. А на переднем плане, где длинные, сухие стебли травы вот-вот сорвет и унесет ветром, лежит маленький белый мячик, еще невидимый игрокам.

Я подарил эту картину Эмили как своего рода предложение о перемирии. Это была одна из моих первых картин, написанных в хижине после ухода из Ламборна. В эту минуту во мне с прежней остротой пробудились те чувства, которые я испытывал, когда наносил на холст краску, чувство вины и радость от того, что обрел свободу.

- Один из моих клиентов, - услышал я за спиной у себя голос Эмили, - приезжал несколько дней назад со своим другом, и тот, как увидел эту картину, так с порога и говорит: «Это Александр, я угадал?»

Обернувшись, я увидел, что Эмили принесла из кухни два стакана со льдом и стоит, глядя на картину.

- Там есть твоя роспись, - сказала она. - «Александр» - и только.

Я кивнул:

- Да, я всегда только так расписываюсь, ты знаешь.

- И больше ничего?

- Хватит и этого. Слово «Александр» достаточно длинное.

- Во всяком случае, мой гость сразу узнал автора. Я очень удивилась, но он оказался не то искусствоведом, не то критиком и видел многие твои работы.

- А ты не помнишь его имени? Эмили пожала плечами:

- Нет, не помню. Я сказала ему, что ты всегда рисуешь игру в гольф, а он возразил, что для тебя главное - не просто игра как таковая, а упорство человеческого духа.

«Ого!» - подумал я и снова спросил:

- Как его имя? Постарайся вспомнить.

- Говорю тебе, не помню, забыла начисто. Я же не знала, что скоро увижу тебя, верно? - Она подошла к подносу с бутылками и налила «Кампари» и содовой в стакан со льдом. - Он еще сказал, что из тебя может получиться большой художник. Ты владеешь приемами мастерства и способен дерзать, ну и еще что-то такое в том же духе. Надо же! Дерзать! Какое дерзание нужно, спросила я его, чтобы рисовать игру в гольф? А он сказал, дерзание нужно для успеха в любом деле. И в тренинге лошадей - тоже.

- Прошу тебя, вспомни все-таки его имя.

- Вот привязался! Да не помню я. И не вспомню. Ну, он такой маленький, кругленький. Я сказала ему, что была знакома с тобой лично, а он пустился рассуждать о том, как удались тебе вон те крохотные красные крапинки на стеблях сухой травы - вот здесь, на переднем плане.

- Он сказал тебе, почему?

- Нет. - Эмили наморщила лоб. - Тут, помнится, мой клиент завел со мной разговор о своей лошади.

Она налила в свой стакан джина с тоником, села на диван и движением руки предложила мне сесть рядом с ней. Странное чувство испытываешь, оказавшись гостем там, где когда-то был хозяином. Дом всегда принадлежал Эмили, так как был завещан ей отцом, но когда я жил здесь, у меня было такое ощущение, будто это мой дом.

- Этот искусствовед или кто он там, - сказала Эмили, сделав порядочный глоток джина, - говорил еще, что твои картины в настоящее время слишком красивы, чтобы принимать их всерьез.

У меня эти слова вызвали не более чем улыбку.

- Ты не согласен с ним? - спросила Эмили.

- Нет. В моих картинах хватает уродства. Уродства в прямом смысле слова.

- А я не хочу, чтобы у меня здесь висели уродливые картины. - Видишь ли… В мире искусства надо мной посмеиваются, потому что мои картины находят покупателей. Я умею писать портреты, принимаю заказы, владею техникой живописи - в чьих-то глазах все это непростительный грех.

- Похоже, тебя это не волнует.

- Я пишу то, что мне нравится, и честно зарабатываю свой хлеб. Рембрандта из меня никогда не выйдет, и я берусь за то, что умею делать, и если приношу кому-то радость и удовольствие, что ж - это лучше, чем ничего.

- Когда ты жил здесь, я не слышала от тебя ничего похожего на то, что ты говоришь сейчас.

- Наверное, с тех пор я стал эмоциональней.

- В самом деле, - Эмили встала с дивана и подошла к картине, - с того самого воскресного утра я все время смотрю на траву. Так как же тебе удались эти крохотные красные крапинки на стебельках травы и коричневые пятнышки - на желтых?

- Не приставай. Зачем тебе это?