1b353ea713c73c68451a843e6ddfd834

  - Что останется в моей жизни, если я поделюсь любовью? - спросила я с такой страстью, что сама себя испугалась. - Дом? Социальный статус? Кто-то, с кем я буду обедать, из чьих рук иногда буду получать дар нежности, словно больной, которому дают ложку лекарства?...Вы можете себе представить что-то более унизительное, более бесчеловечное, чем необходимость делить с кем-то такую полужизнь? Если я хочу кого-то, я хочу его полностью, - сказала я почти громко.

  Так я и говорила: в отчаянии, почти театрально. В страсти всегда присутствует налет театральности.

  Тут мимо теплицы прошел кто-то в военной форме...Этот человек остановился, вздрогнул, оглянулся и поспешил прочь, качая головой.

  Мне стало стыдно. Я повторила тише, извиняющимся тоном:

  - Мне нужен целый человек, кто-то, кого не надо делить с другими. Разве это невозможно?

  - Нет, - ответил Лазарь, внимательно рассматривая сжатый кулак. - Это просто очень опасно.

  - А наша жизнь, наша совместная жизнь - это не очень опасно?...Как вы думаете? Это ведь смертельно опасно, - заявила я, и после этих слов побледнела, потому что почувствовала, что это - правда.

  - Сущность жизни, - ответил Лазарь, теперь - сама сдержанность и галантность, как человек, вернувшийся к своим основам, покинув мир страстей, человек, вернувшийся в более мягкий климат точных мыслей и концепций, используя правильные формулировки. - Сама жизнь смертельно опасна. Но люди по-разному уживаются с опасностью. Некоторые живут так, словно идут по бескрайней равнине с посохом в руке. А есть люди, которые постоянно хотят стремглав прыгнуть в Атлантический океан. Опасности для того и нужны, чтобы выживать, - сказал Лазарь очень серьезно. - Это - самое сложное, самый героический поступок, который может совершить человек.

  В теплице журчал маленький фонтанчик. Вода согревала руки. Мы слушали его очаровательную музыку, и музыку в доме - примитивную отрыжку.

  - Даже не знаю, - спустя некоторое время сказала я, - с кем я должна его делить. С женщиной или с воспоминанием?

  - Это неважно, - пожал плечами Лазарь. - Это, скорее, воспоминание о человеке, чем живой человек. Он от нее ничего не хочет - только...

  - Только чтобы она существовала, - сказала я.

  - Да, - подтвердил Лазарь.

  - В таком случае, нам нужно от нее избавиться, - я встала и посмотрела на свои перчатки.

  - От кого? От женщины?... - спросил Лазарь и медленно нехотя встал.

  - От женщины, от воспоминания, от жизни, - сказала я. - Можете меня отвести к этой особе?

  - Нет, - ответил он. Мы возвращались к танцующим.

  - Тогда я сама ее найду, - сказала я. - В этом городе миллион жителей, в стране - несколько миллионов. У меня нет никаких улик - только сиреневая лента. Я никогда не видела ее фотографию, даже не знаю, как ее зовут. Но я уверена так же, как уверен лозоходец на бескрайней равнине. Или изыскатель, который чувствует под ногами руду...Я абсолютно уверена, что найду ее - эту незнакомку, это воспоминание или существо из плоти и крови, препятствующее моему счастью. Вы во мне сомневаетесь?

  Лазарь пожал плечами. Посмотрел на меня внимательно, печально и вопрошающе.

  - Наверное, - сказал он, - я в целом верю в людей, которые позволяют своим инстинктам свободно править ими. Верю во все их чудеса и злодеяния...Я верю, что вы найдете кого-то среди всех этих миллионов, и эта женщина отзовется на ваш зов так же, как одна радиостанция на коротких волнах отвечает на зов другой. В этом нет ничего загадочного. Сильные чувства всегда сходятся...Но что, по-вашему, произойдет, когда вам удастся ее найти?

  - Потом? - неуверенно спросила я. - Всё станет понятнее. Я должна посмотреть ей в лицо, оценить ее...И если она действительно...

  - Она? - нетерпеливо спросил Лазарь.

  - Просто она, - столь же нетерпелмво и резко ответила я. - Другая, враг...Если это она дейсвительно мешает счастью моего мужа, если из-за нее мой муж не может принадлежать мне полностью, потому что какое-то желание привязывает его к ней, какие-то воспоминания, сентиментальное недоразумение - что бы это ни было...ладно, я предоставлю их на волю их судьбы.

  - Даже если это будет означать гибель Петера?...

  - Ему же хуже. Если это то, что его убьет, пусть терпит, - зло ответила я.

  Мы уже стояли у дверей в большой зал.

  - Он уже сделал всё возможное. Вы не представляете, сколько усилий ему пришлось приложить за последние несколько лет. Можно было бы горы свернуть с той силой, которую он потратил на отрицание этих воспоминаний. Я иногда просто удивлялся. Он попытался совершить самое сложное деяние в мире. Знаете, что он сделал? Он сознательно попытался избавиться от чувств. Всё равно что пытаться поговорить и урезонить динамитную шашку, уговорить ее не взрываться.

  - Я вам не верю, - в замешательстве сказала я. - Это невозможно.