1b353ea713c73c68451a843e6ddfd834

  - За границу, - просто ответила Юдит. - На четыре года.

  Я слушала. Именно тогда мой муж жил в Лондоне, Париже, на севере, и в итальянских городах. В тридцать шесть лет он вернулся из-за границы, чтобы взять на себя бразды правления фвбрикой. Иногда он об этом рассказывал, называл те времена годами странствий...Только никогда не рассказывал, что причиной этого четырехлетнего отсутствия была Юдит Альдосо.

  - А перед его отъездом вы поговорили?

  - Нет, - ответила Юдит. - Потому что мне тогда стало лучше. По правде говоря, мы разговаривали только один раз. Тогда, накануне Рождества. Именно тогда он подарил мне медальон с фотографией и сиреневой лентой. Но отрезал кусочек. Медальон лежал в шкатулке, - торжественно сказала Юдит, словно это как-то повлияло на значение подарка, словно каждая деталь была важна, в том числе - тот факт, что медальон, который мой муж подарил Юдит Альдосо, он достал из шкатулки...Но я чувствовала, что каждая подробность очень важна.

  - А другая фотография? Ты ее получила от него?

  - Другая? Нет, - потупилась Юдит. - Я ее купила.

  - Где?

  - В фотоателье. Почти даром, - ответила Юдит.

  - Понятно, - сказала я. - Больше ты ничего от него не получала?

  - Что-то еще? - широко открыла глаза от удивления Юдит. - О да. Однажды он подарил мне засахаренную апельсиновую корку.

  - Любишь это лакомство?

  Юдит снова потупилась. Я видела, что ее смущает это проявление слабости.

  - Да, - ответила Юдит. - Но я ее не ела, - добавила она, словно оправдываясь. - Хотите на нее посмотреть?...Я ее сохранила. Спрятала в бумажный сверток.

  Она повернулась к серванту, исполненная решимости предъявить доказательство своей невиновности. Я быстро протянула руку.

  - Нет, Юдит, брось, - сказала я. - Я тебе верю. А потом? Что было потом?

  - Ничего, - ответила она так просто, словно рассказывала старую сказку. - Он уехал, и мне стало лучше. Ее милость отослала меня домой на три месяца. Было лето. Время собирать урожай. Но мне сохранили полное жалованье, - похвасталась Юдит. - Потом я вернулась. Он долго не возвращался. Четыре года. В моей душе снова воцарился мир. Когда он вернулся, больше не жил с нами. Мы больше никогда не разговаривали. Ни разу не написал. Да, это была своего рода болезнь, - заявила она, словно раньше долго спорила с собой, а потом пришла к мудрому выводу, и теперь полна решимости его доказать.

  - Этим всё и закончилось? - спросила я.

  - Этим и закончилось. Он женился. Потом родился ребенок. Потом умер. Я выплакала все глаза, мне было жаль вашу милость.

  - Да-да, сменим тему, - сказала я взолнованно и рассеянно, явно отказываясь принять ее проявление эмпатии. - Скажи, Юдит. Скажи мне, что вы никогда больше не разговаривали.

  - Никогда, - ответила Юдит и посмотрела мне в глаза.

  - Даже об этом?

  - Ни о чем, - торжественно заверила меня Юдит.

  Я поняла, что это - правда, высеченная в камне. Они не были лжецами. Меня начало тошнить от страха и шока. Вообще плохо себя чувствовала. Ничего не могло быть хуже новости о том, что они больше никогда с тех пор не разговаривали. Что они хранили молчание двенадцать лет: это объяснило мне всё. И всё это время она ходила с медальоном на шее, в котором была спрятана его фотография, а он носил с собой кусок сиреневой ленты, который отрезал и спрятал в глубочайших тайниках кошелька. Он женился, взял меня в жены, и когда приходил домой, возвращался не полностью, потому что его ждала еще и она. Это объяснило мне всё. Мои руки и ноги сковал холод. Меня начала бить дрожь.

  - Ответь мне еще на один вопрос, - сказала я. - Я не прошу тебя клясться в правдивости этих слов. Я помню, что поклялась ничего не говорить мужу, и сдержу обещание. Так что скажи мне лишь одно, Юдит: ты не жалела об этом?

  - О чем?

  - О том, что не приняла его предложение руки и сердца?

  Она скрестила руки на груди и подошла к окну, посмотрела в тенистый двор старинного дома. После долгого молчания бросила через плечо: - Да.

  

  

  

  Слово упало между нами, как бомба: словно кто-то швырнул в комнату невзорвавшуюся гранату. В тишине мы слышали биение своих сердец и часики невидимой бомбы, они тикали. Часики продолжали тикать. Они тикали целых два года, а потом взорвались.

  В зале раздался шум. Прибыла свекровь. Юдит на цыпочках подошла к дверям, одним привычным движением тихо повернула ключ в замке. Дверь открылась, на пороге стояла моя свекровь в шубе и шляпе, она только что приехала из города.

  - Это ты, - побледнела свекровь.

  - Мама, мы болтали, - я встала.

  Мы втроем стояли в комнате служанки - моя свекровь, Юдит и я, словно три Парки в живой картине. Мне в голову вдруг пришло это сравнение, и, сколь бы ни была я расстроена, нервно рассмеялась. Но продолжать смеяться я не могла, поскольку свекровь вошла в комнату более бледная, чем обычно, села на кровать Юдит, закрыла лицо руками и расплакалась.

  - Пожалуйста, не плачьте, - сказала Юдит. - Она поклялась никому не рассказывать.

  Она медленно осмотрела меня с головы до ног, потом вышла из комнаты. .