Вижу, ты не понимаешь. Вспоминая об этом сейчас, я тоже не могу сказать с уверенностью, что понимаю. Но тогда это всё казалось таким простым и естественным...Я стояла в комнате служанки своей свекрови и клялась служанке, что никогда не расскажу своему мужу о том, что услышала от нее? Да, думаю, так и было.
Я поклялась.
- Хорошо, - сказала Юдит и, кажется, успокоилась. - Тогда я вам расскажу.
В ее голосе было столько усталости! Она повесила четки-розарий обратно на стену. Два раза прошлась туда-сюда по комнате, ее шаги были легкими и длинными...да, точно как у пумы в клетке. Потом Юдит прислонилась к серванту. Сейчас она была высокой, намного выше меня. Откинула голову назад, сложила руки на груди и уставилась в потолок.
- Как вы узнали, что это я?...- спросила Юдит с подозрением, с заметным презрением, теперь она говорила, как дешевая служанка из пригорода.
- Просто узнала, - тем же тоном ответила я. - Выяснила.
- Он обсуждал это с вами?
В этом 'он' была доля фамильярности, но и много уважения. Я видела, что она по-прежнему относится ко мне с подозрением, насторожена на случай, если за это сценой скрывается что-то еще, волнуется, что я могу ее обмануть. Юдит стояла передо мной, как обвиняемый стоит перед следователем или прокурором: это беззащитное чувство ожидания, а потом, под решающим 'бременем доказательств', крах и желание признаться, а потом слова застревают в горле...Преступника тревожит мысль, что законник обведет его вокруг пальца, что он на самом деле не знает правду, лишь притворяется, хочет выманить признание, добыть подспудную правду, притворяясь хорошим, применяя психологическое передергивание фактов...Но преступник знает, что больше не может молчать. Это - словно процесс, который невозможно остановить, если он запущен. Теперь преступник действительно хочет сделать признание.
- Нет, - ответила я.
- Отлично, - сказала Юдит и на мгновение закрыла глаза. - Я вам верю.
Секунду помолчала.
- Хорошо, я вам расскажу, - сказала Юдит, тяжело дыша. - Он хотел на мне жениться.
- Понимаю, - сказала я так, словно ничего более естественного нельзя было себе представить. - И когда это было?
- Двенадцать лет назад, в декабре. Он настаивал. Целых два года.
- Сколько тебе тогда было лет?
- Восемнадцать.
Так что моему мужу тогда было тридцать шесть. Я спросила как можно более дружелюбно, словно ничего не произошло:
- У тебя есть фотография тех времен?
- Фотография вашего мужа? - удивилась Юдит. - Да, вы ее только что видели.
- Нет, - ответила я. - Твоя фотография, Юдит.
- Есть, - ответила Юдит угрюмо, теперь очень напоминая служанку со скверным характером. - Так вышло, что есть.
Она выдвинула тумбочку туалетного столика и достала школьную тетрадь в клеточку - знаете, такими мы пользовались в школе на уроках французского, делали заметки о Лафонтене и тому подобное...Юдит начала листать тетрадь. Там были религиозные изображения, рекламные объявления, вырезанные из газет...Я стоя заглядывала ей через плечо, пока она листала страницы тетради.
Религиозные изображения - портреты Святого Антония Падуанского и Святого Иосифа. А вот всё остальное в этой тетради служило прямым или косвенным напоминанием о моем муже. Газетные вырезки - реклама фабрики моего мужа. Счет за цилиндр из магазина головных уборов. Некролог моего тестя. И объявление на бумаге с водяными знаками о нашей предстоящей помолвке с Петером.
Всё это Юдит листала без эмоций, немного устало, словно в прошлом уже насмотрелась на эти вырезки, они ей почти надоели, но она не может их выбросить. Впервые я посмотрела на ее руки: сильные, длинные и костлявые, с аккуратно подстриженными ногтями без лака. Длинные, сильные, костлявые пальцы. Двумя пальцами она взяла одну из фотографий.
- Вот, - сказала Юдит с горькой усмешкой, уголки губ опустились вниз.
На фотографии была Юдит Альдосо в восемнадцать лет, в том возрасте, когда мой муж захотел на ней жениться.
Фотографию сделали где-то в городе, в дешевой студии. Золотые буквы с обратной стороны сообщали о том, что владелец студии готов запечатлеть все мгновения семейного воссоединения. Это было традиционное фото в стиле светского позерства: невидимые металлические штыри держали голову девушки в нужном положении, чтобы она смотрела на что-то вдали, глаза у нее были стеклянные и испуганные. По такому случаю Юдит Альдосо заплела волосы в две косы и уложила их короной в стиле Елизаветы Габсбург. Ее гордое и перепуганное крестьянское лицо выглядело так, словно она молит о помощи.
- Верните фотографию, - резко сказала Юдит и отняла снимок, положила его обратно в тетрадь в клеточку, словно пряча от внешнего мира что-то личное.
- Вот как я тогда выглядела, - сказала она. - К тому времени я работала здесь уже три года. Он никогда со мной не разговаривал. Потом однажды спросил, умею ли я читать. Я ответила, что умею. Он сказал: 'Хорошо'. Но книги никогда мне не давал. Мы не разговаривали.
- Так что же случилось?
- Ничего, - пожала плечами Юдит. - Это всё.
- Ты просто знала?
- Сами знаете.
- Это правда, - вздохнула я. - А потом?